Сергей Анатольевич Фомичёв - Небесный пастух (сборник) стр 5.

C. А. Есенину

(18951925)

Меня терзает пустота в голове.
Писать стихи кровью. Где это было?
И странно: каких-то чернил не хватило
Где-то там, в городе на Неве.

Ты был точно загнанный зверь.
Палачи не плачут и не играют чисто.
Что ж, становится ясно теперь:
Инсценировка самоубийства.

Все поверили в дикий обман:
Мол, у пьяниц случается нечто.
Так украли у россиян
Голос, рвущийся в вечность.

В «Англетере» последняя ночь,
Всё темно и синё за окном.
Страх пред будущим, а потом
Все сомнения канули прочь.

Айседора, Галина, к чему эта страсть
Под берёзами плакать на целый день.
К их коленям как прежде уже не припасть
И не видеть просторы родных деревень.

Снова видится сон и мамина шаль,
Словно всадники встретились в нашем саду.
Там на ветках соловушка кличет беду,
Жизнь мгновенье и вечная даль.

Дышу Тобой не надышусь,
Что сердцу трепетному больно.
Моя берёзовая Русь
Деревни, реки, колокольни.

И всюду божья благодать
Разлита в сине-белом крае,
Так к горлу комом подступает
Любовь, которой не унять.

И, кто Тебя хотел пленить,
Лежат в земле, их дом могила.
Не в чём ином, как в правде, сила,
Пора бы это уловить.

Врагам Тебя не разгадать,
Их злые умыслы известны.
Руками голыми не взять
Здесь русский дух во всём телесном.

Какая мощь, какая ширь.
Зимой снегами опоясана,
Глаза озёра в небо ясное,
И куполами монастырь.

Дышу Тобой, не надышусь,
Веками теплится лампада.
Другой мне родины не надо,
Я русский, в моём сердце Русь.

Упавший в море край потухшего вулкана
Из бездны вырос хмурый исполин,
Увит плющом и лёгкостью тумана,
Шершавой шапкой сумрачных долин.

Потоки вод изгрызли странно тело,
Оставив гроты, пики, города,
Где мёртвых жителей бредущие стада
Застыли в камне над ущелием замшелым.

Гудит, слюнявится бездонный океан,
Пропахнув йодом, прячась в зазеркалье
Свидетель многих древних вакханалий,
Бесплотный дух языческий Баян.

Эмалью вымазаны лбы тупых камней,
Помётом птиц и дождевою влагой,
Когда висит плащом над Карадагом
Несметный строй причудливых теней.

Иван-разбойник в ризах оборванца
Остановился, вглядываясь ввысь,
Где тёмным телом грифеля и сланца
Седые горы в небо поднялись.

Так, отражаясь грозным исполином
В алмазных россыпях закрученной волны,
Застыла лава. Медленно в долинах
Плывут, как зной, Таврические сны.

Там над морем пылала
Золотая звезда,
Рябь воды отражала
Белый свет в никуда.

И чернели просторы
Киммерийской земли,
И как чьи-то укоры
В полутьме корабли.

Запах горький полыни
Разливался и рос.
Вдруг над водной пустынью
В два крыла альбатрос.

Промелькнул и свалился
В непроглядную муть.
Старый кедр приютился
У ручья отдохнуть.

А она всё дрожала
Там, в другой тишине,
И как будто узнала,
Что творится во мне.

Что было, то было.
Что будет, не знаю.
По звёздам, на гуще, руке не гадаю.
Плыву по теченью извилистых рек,
И, кажется,  это последний забег.
Стираю бельё, замаравшись однажды,
Иду по приборам, где ходит не каждый.
И падаю вновь, чтоб подняться с колен,
И жду изнутри впопыхах перемен.

Молчу, не выразить словами
Всю боль последних испытаний,
Восторг минутных состояний
И ощущенье пустоты.

Ты знаешь, мне ещё казалось,
Что всё проходит, как усталость.
Но лишь любовь всего сильней,
Что б ни примешивалось к ней.

Вот рядом ненависть и что же?
Быть может, надо ей по роже,
Забыв про всякий ложный стыд
И понимание обид.

Молчу, вокруг проходят люди,
Им нет покоя, путь их труден.
Что ждёт их там в конце пути?
И от чего им не уйти?

Молчу, внимая звукам лиры.
Где вы, вчерашние кумиры?
Как ни лилась бы в мире кровь
Он есть, покуда есть любовь.

Любви все возрасты покорны,
От самых белых и до чёрных.
И даже в жерновах войны
Мы в её сеть вовлечены.