Пришёл проститься, проговорил гость, обнимая хозяина дома.
С Вайехой происходит то, что известно под названием «дежа вю». Что-то упорно не даёт ему забыть о сне. Он видит, что и просторный зал гостиной, и то, как он залит утренним солнцем, и загнутый край ковра, где стоят дешёвые пластиковые сабо гостя, всё напоминает о покровителе из сна.
Гость и хозяин пьют утренний кофе, и Вайеха улыбается гостю: Как я рад тебе! говорит он. Но, дорогой Ашан, почему тебе не сидится дома? Не могу, отвечает Ашан, ухожу в Пустошь. Дети Тьмы увезли свитки Храма, а я больше полувека остаюсь не у дел, и выслушиваю сказки о ессеях, какими они были прекрасными первыми христианами!
Успокойся, дорогой, утешал гостя коллега, кто-то помог тёмной стороне, найдётся человек, который поможет и светлой. Диалектика!
Вайеха вспомнил глаза своего сиятельного покровителя, великого Юсуфа Ибн Айюба, когда тот спрашивал его: «Не встречал ли ты крестоносцев, смущающих умы правоверных и рыскающих в поисках сокровищ?»
Оставайся, никто тебя не гонит из наших мест.
Нет.
Ну, если тебя не устраивает почётная пенсия при павильоне-хранилище в Иерусалиме, то старься в пустыне или в тайных комнатах Ватикана. Мне больше дела нет.
Да пойми ты, наконец, ключник! вскричал в сердцах Ашан, но осёкся, и услышал в ответ:
Голем!
Прости, улыбнулся Ашан, погорячился.
И ты меня прости, Ашан, с достоинством произнёс хозяин дома. Не ключник я, а хранитель ключей Храма Гроба Господнего.
Пусть так. Но даже ты понимаешь, что если Спаситель не умирал на кресте, то, стало быть, и гроб его не здесь, и твои хозяева вместе с тобой едите от чужого!
Зря ты так, а между тем, ты в моём доме, Ашан! напомнил Вайеха гостю, которого, несомненно, побаивался не меньше, чем приснившегося Салах ад-Дина, и попрошу тебя соблюдать принятый консенсус.
Ещё чего! рявкнул гость. Кто тебя научил таким словам?
Во всём мире договорились соблюдать, твёрдо произнёс Вайеха.
А я не из вашего мира! захохотал гость. И не ври, что во всём мире договорились. В моём мире невозможно договориться с Тьмой. И новое поколение учёных тоже не хочет мириться с нею. И плевать мы хотели на ваш консенсус!
Мы, мы, мы! Вайеха с трудом сдерживался в рамках приличия. Да кто эти «мы»? Эрик фон Дэнникен? Сэмюэл Брэндон? Ричард Ли и Майкл Бейнджет? Захария Ситчин? Кто мы?
Мы это новое поколение учёных, поставивших все каноны под сомнение. Мы это те, кто не принимает выводов всех прежних комиссий, кто будет спорить, спорить, спорить. Расшатывать! Ашан показал, как он вместе с новым поколением учёных расшатает ортодоксальные научные и религиозные догмы.
Нельзя, Вайеха, чтобы какой-нибудь решил, что может остановить приход того, что грядёт.
Твоя воля, сказал хозяин дома и развёл руками.
Не моя, сурово покачал головой гость.
Тогда поспеши. Ведь тебе недостаточно почётно находиться при собрании свитков в правительственном павильоне Израиля.
О каком почёте ты говоришь? улыбнулся Ашан. Слава Богу, с этими свитками всё в порядке. За них я спокоен. Для них иудеи выстроили дворец, и они молятся на них во всех смыслах! Понимаешь? Я могу незаметно исчезнуть, и этого никто не заметит, потому что взгляды всех верующих направлены только на свитки. Вот я и исчез.
Как! Ты оставил без надзора сокровища? округлив глаза, спросил Вайеха.
Представь себе. Они прекрасно защищены тем, что общедоступны. Но основная часть собрания гибнет в застенках Ватикана и разрушается в сейфах частных коллекционеров. Вспомни! Ашан так напряг голос, что от утренней благости Вайехи и след простыл, а осталась только тревога. Свитки были обнаружены в 1947 году прошлого века, а уже через год здесь обосновалось государство Израиль, на которое напал весь арабский мир. Пятьдесят лет не прекращались вокруг свитков войны. Израиль же не только выстоял, но и дал сокрушительный отпор давнишнему противнику и изменил расстановку сил Света и Тьмы. Впервые за многие столетия на эту землю вернулись те, в ком сохранилась искра детей Света. Потомки кумранитов и ессеев. Ради этих потомков я и был создан их могущественными родственниками. Ради них я хранил столько лет эти знания. И я был создан не для жизни при музее. Толстеть и превращаться в урчащего кота мне не грозит. К тому же, ты правильно говоришь я Голем!