Но, мама, почему я должен слушаться Камня, если он даже не живой?
Не говори так! Ты хочешь, чтобы нас всех за измену в тюрьму посадили? Камень очень умный, он знает, как лучше, он о нас заботится. Разве ты не видишь, какой он большой? Как ослепительно сияет? мама отодвинула занавеску, чтобы огромный Камень, стоящий на пьедестале посередине площади, было хорошо видно:
Ты видел?
Да.
И что? Хочешь сказать, его свет, способный заслонить само Солнце, не вселяет в тебя уверенность?
Когда я окунь или крот, то нет.
Опять всё шуточки да прибауточки мама даже не отвлекалась от чистки картофеля.
Мама, я не шучу, чуть не плача взывал Берд. Это на самом деле. Камень не такой уж и хороший. Разве можно быть хорошим, заставляя меня делать то, чего я не хочу? Я не хочу быть извозчиком! Не хочу, не хочу, не хочу!
Ты просто маленький еще! Подрастешь поумнеешь, сынок. Не капризничай, лучше помоги мне картошку почистить. Я так устала: весь день помидоры окучивала!
Не передать словами, как было обидно маленькому Берду.
Никто, даже мама, не способна была понять и почувствовать его боль. А если не мама, то кто?
Берд убежал в свою комнату и уткнулся в подушку. Все проходит, все проходит учили его взрослые.
Он колотил руками пух и кричал сам себе: «Ничего не проходит, не всё, становится только хуже! Меня никто не понимает. Я совсем один, как тот потерянный одинокий кит, которым мне однажды суждено было быть». Собратья не слышали его сигналов. Они были на частоте, недоступной остальным китам, и оттого несчастный с детства плавал в огромном океане один-одинешенек. «И меня не слышат. Видимо, такое бывает не только с китами».
Слезы вымывали остатки надежды. «Лучше не будет: все слушаются только Камня, и меня также заставят. Или посадят в тюрьму. Никто не станет слушать меня, десятилетнего мальчика. И тем более никто не станет слушать себя».