Андрей Драгунов - Подробности стр 7.

Человеку с одышкой, с пустым карманом, с разбитым сердцем
нечего пробовать даже взойти на гору,
чтобы увидеть восход. Старательные японцы
подготовили тщательно фотовидеокамеры, воду,
бутерброды с тунцом  холодный, но сытный завтрак,
чтобы дожить до обеда. Рулон туалетной бумаги 
на всякий случай. Проводник торопит отставших,
что каждый сам за себя на пути к вершине
и ждать никого не будет.
Маленькими шагами пробираюсь по узкой крутой тропинке.
Старый немец что-то бубнит про невозможность выжить
в данном пространстве, что взял не те ботинки
для восхождения и от этого сводит пальцы.
Поднимаюсь медленно, переводя дыханье 
велико желанье встретить восход на крыше
мира, в окруженье таких же безумцев, что еле дышат,
но не смотря на это бредут послушно,
спотыкаясь при каждом шаге о пыль и камни,
что разбросаны тут же, для усиления веры 
то ли в величие духа, то ли в собственное бессилие.
Иду за солнцем. У Олега Попова оно завсегда в авоське.
Догоняю жителей страны восходящего
Опять перевожу дыханье  затея из самых глупых.
Спал бы в номере под мерный шум вентилятора,
охлаждая постель до температуры тела,
или смотрел бы с балкона на остывший за ночь пейзаж.
Из-за вершины вдруг появилось солнце.
Японцы, сфотографировавшись, семенят обратно
шумной стайкой с довольными результатом лицами.
Разворачиваюсь и двигаюсь в сторону заката,
надеясь на лучшее, и что по дороге вниз ничего не случится.

В беседах наших стало холодать 
я стал неинтересный собеседник,
даже для близких. Стол, тетрадь, кровать 
доступный мир. Да бабушкин передник 
для завершения картины. Ничего,
чтобы понравилось зашедшему погреться 
пусть даже другу  не вина его,
что вытерлась душа и глохнет сердце,
когда чернила заменяют кровь
и ветка в такт в окно мне барабанит
о том, что жизнь не повторится вновь,
в который раз, когда меня не станет.
И только средь исписанных страниц,
среди бумаг, оставшихся за мною,
найдётся что-то  в отраженьи лиц,
в чернильных пятнах, что чего-то стоят,
должно быть, чтобы смерти вопреки 
остаться в памяти  в бумажном воплощенье
без комментариев, где строки коротки,
дожить до вечности, как не сказать  прощенья.

Весна дождём стучится в календарь,
но как-то преждевременно, до срока.
Ещё в обед горит уже фонарь 
иначе тьма и вечная морока
с определением  куда зашёл ты. Где
теперь находишься, который день недели?
Огромная луна висит в окне,
и ты глядишь, ещё не встав с постели,
на отражение и, видимо, оно
тебя совсем, совсем не вдохновляет
на подвиги. Давай пойдём в кино
или куда-нибудь, где нас не знают.
Давай попробуем расплавленный фонарь
поздравить с праздником каким-нибудь  неважно.
Переиначим зимний календарь
по-новому и закрепим бумажно,
чернилами. Какая ерунда
на улице  и снег, и дождь, и листья
сушёные. Ворона без труда
читает глупых очевидцев мысли,
не размышляя о своей судьбе,
что так длинна. В означенных пределах
дороже сыр  не мысли о себе,
что в ветках прячет, в общем  неумело.
Его бы, сыр, в бумагу завернуть,
переложить в коробку и подальше
прибрать от глаз голодных. Умыкнуть
от соглядатаев, что не было, как раньше.
Послушай, может быть, опять пойдём
куда-нибудь, пока ещё погода
не запечатала дождём дверной проём,
и есть возможность выйти на свободу.
В какой-нибудь проулок завернуть
и спрятаться от глупых очевидцев.
Вокзал недалеко  туда нырнуть
возможно  в сумму??? к незнакомым лицам.
Таким же, как и мы для них. Пойдём,
откроем заново знакомый с детства город
и, может быть, забытую найдём
соломинку, что вытащит за ворот
со дна дождя. Забудем о делах,
о неуплаченной квартплате, о проблемах 
так краток век, что время на словах
заботится о наших переменах.