Андрей Драгунов - Подробности стр 6.

Т. З.

Мы с тобой собирались пойти в воскресение в церковь,
но опять не случилось. Опять торжество снегопада 
перекрыта дорога, как жизнь переправлена смертью
по каким-то там правилам, в рамках другого уклада.
Мы хотели отправиться, но у погоды не спросишь
разрешения выйти из дома, пойти на прогулку.
И трамвай застревает на рельсах, и снова заносит 
и базарную площадь, и тропы в глухих переулках.

Во дворе, под окном  все знакомы, как будто родные.
И как будто бы даже глядят без утайки и страха.
И порой вспоминают прохожего нового имя,
что когда-то бывал здесь, но съехал, должно быть, рубаха
не пришлась ему в пору  с девицей из третьей квартиры 
как с чужого плеча, но глаза поднимает на окна,
вспоминая, возможно, как звук пресловутой секиры
отделился от стона, на смерть отправляем кого-то
А теперь только память и взгляд на случайных прохожих 
не оттуда ли вышел?  с довольным лицом очевидца
бесконечной любви, что с секирой по умыслу схожа.
И какая-то боль остаётся в означенных лицах.

Чисто. Зима прибралась среди старых могил 
будто ко времени, но не назначили дату
очередного свидания. Кто-то курил,
снег притоптал, но не пошёл за ограду.
И следы потерялись в гербарии снежных цветов,
не обещая вернуться  чужая табличка.
Видимо, спутал фамилию  если б лицо
было на камне, но камень в цветах обезличен.
Видимо, кто-то решил, что не нужен портрет 
только фамилия и неразборчиво имя 
стёрлось со временем, как из бумаги букет,
перелицованный снегом. И снег вместе с ними
греет могилы, пока не настанет тепло 
скудная шуба, но лучше, чем голая правда,
что никого не осталось. Опять занесло
снегом  теперь уже с верхом, засыпав ограду.
И не откроют калитку уже до весны.
Только смотритель глядит на пейзаж виновато 
в общем, согласный, что жизнь, как в аптеке весы 
поровну всё. И за всё наступает расплата.

На берегу, у самой кромки
воды, следов не оставляя,
где краб, гниющий на обломках
какой-то лодки  замечаю,
что волны набегают по две,
как рифмы в рукопись вплетаясь
в песок. Вода в стеклянной колбе 
не так играет, нагреваясь
от спирта из сухой таблетки 
аптекарь прав  не помогает.
Сыграть бы лучше на рулетке
с такой волной, но шар слетает
с вертушки на пол. Жду замены
на берегу цветущей лужи.
Возможны в жизни перемены,
но краб, гниющий в лодке  тут же 
как ни крути, напоминанье
о бренности всего и в сумме.
И чаек шумное болтанье 
лишь дополненье к грустной думе 
без всяких там анжабеманов
и прочей шелухи словесной 
таскают крошки из кармана 
другое им неинтересно.
Восторженно гляжу на воду,
на собственный расклад в водичке.
Откуда-то приходят волны
и образ сразу обезличен,
размыт, разбросан по песчинкам,
по берегу, сопоставляя
теперь оригинал с картинкой
с гниющим крабом в лодке с краю.

Не пытаюсь вспомнить, чьи там ещё слова,
на каком наречии кто-то ещё картавит
Просто тупо пялюсь на воду. Голова
соображает медленно от печали.
Т. е. теперь напиться бы той воды,
чтобы сказать застрявшими где-то в горле,
членораздельными звуками  кто ты, зачем, куды
прибыл  грозному дяденьке в чёрной форме.
Чтобы если и плыть, то туда, где он
неизлечимо спит, согревая вечность
невским дыханием, смяв за собой Гудзон
при переезде, думая лишь о встрече.
Чтобы воды до бортика, до руки,
чтобы умыться, сняв с отраженья тяжбы.
Но холодна водица, и коротки
пальцы, чтоб дотянуться  такая жалость.

Человеку с одышкой, с пустым карманом, с разбитым сердцем
нечего пробовать даже взойти на гору,
чтобы увидеть восход. Старательные японцы
подготовили тщательно фотовидеокамеры, воду,
бутерброды с тунцом  холодный, но сытный завтрак,
чтобы дожить до обеда. Рулон туалетной бумаги 
на всякий случай. Проводник торопит отставших,
что каждый сам за себя на пути к вершине
и ждать никого не будет.
Маленькими шагами пробираюсь по узкой крутой тропинке.
Старый немец что-то бубнит про невозможность выжить
в данном пространстве, что взял не те ботинки
для восхождения и от этого сводит пальцы.
Поднимаюсь медленно, переводя дыханье 
велико желанье встретить восход на крыше
мира, в окруженье таких же безумцев, что еле дышат,
но не смотря на это бредут послушно,
спотыкаясь при каждом шаге о пыль и камни,
что разбросаны тут же, для усиления веры 
то ли в величие духа, то ли в собственное бессилие.
Иду за солнцем. У Олега Попова оно завсегда в авоське.
Догоняю жителей страны восходящего
Опять перевожу дыханье  затея из самых глупых.
Спал бы в номере под мерный шум вентилятора,
охлаждая постель до температуры тела,
или смотрел бы с балкона на остывший за ночь пейзаж.
Из-за вершины вдруг появилось солнце.
Японцы, сфотографировавшись, семенят обратно
шумной стайкой с довольными результатом лицами.
Разворачиваюсь и двигаюсь в сторону заката,
надеясь на лучшее, и что по дороге вниз ничего не случится.