На следующее утро я рано встал, наспех умылся и оделся, и отправился на работу, чтобы не пропустить появление друга. Осень уже вступала в свои права, воздух был прохладный, наполненный запахом прелых листьев и дыма. Деревья окрасились в сказочные цвета, но мне некогда было любоваться, я шел быстрым шагом, поднимая то и дело глаза вверх.
Толик прилетел через час. Летел он еще хуже, чем вчера, казалось, засыпал на ходу, пикировал вниз, затем всхрапнув и проснувшись вновь поднимался. Во дворе здания нашей редакции он все-таки приземлился на куст шиповника и вылез из него уже без крыльев. Войдя в здание, он быстрым шагом прошел в наш с ним кабинет, сел за свой стол и уснул, положив голову на руки.
Я вошел следом и решительно потряс его за плечо. Он поднял ко мне лицо и лучезарно улыбнулся.
Пашка, друг, как я рад тебя видеть!
Я, не зная как приступить к разговору, вынул из сумки перо и поводил им перед глазами Толи. Его глаза остановились и как будто полиняли. Он ничего не сказал, уронив голову на руки, сидел молча. Я разглядывал его младенчески розовую лысину, завитки волос вокруг нее и жалость заползала в мое сердце.
Толя, сказал я ласково, нужно поговорить.
Он стал всхлипывать, его обширная спина колыхалась.
Паша, уйди сейчас, давай после работы, глухо сказал мне он.
Я сторожил его целый час до окончания работы, но все-таки чуть не упустил.
Когда «пробило» пять и из конторы вышли все, кроме Толика, я рванул дверь кабинета и застал его на подоконнике, пытающегося открыть, уже подготовленное к зиме окно.
Толя, сказал я громким и четким голосом, прибавив басистости, окно заклеено, пойдем, выйдем через дверь.
Мой друг взглянул на меня затравленно, послушно слез с подоконника и, опустив голову, направился к двери.
Пашка, бормотал он ты же все равно не поверишь, скажешь, что у меня белая горячка.
С белой горячкой, поучительно сказал я, не отращивают крылья и не летают. У белой горячки другие симптомы.
Мы шли по тротуару, устланному яркими листьями, глянцевая поверхность сверкала в лучах мягкого предвечернего солнца. Рядом шел Толя, вскидывая на меня свои ласковые голубые глаза. Сердце замирало от осенней прощальной красоты и от грустных взглядов друга.
Ты помнишь, Паша, год назад я попал в реанимацию?
Еще бы мне не помнить! сказал я.
Так вот, я там умер.
Ты был в коме выражайся правильно.
Толя хмыкнул или усмехнулся, опустил глаза.
Паша, терпеливо сказал Толя, давай я расскажу все так, как это произошло со мной.
«Я попал туда с сердечным приступом, боль была ужасной. Пока меня везла скорая, я умолял, чтобы мне к левому боку приложили что-нибудь холодное. Я метался, пытаясь обнаружить холод, но было лето и ничего такого рядом не было. Меня держали, уговаривали, потом ругали, потому что девушка медсестра не могла попасть в вену, чтобы поставить мне капельницу. Молодой фельдшер наваливался на меня, морщась от перегара, пытаясь обездвижить, но не смог и у них так ничего и не получилось. Когда подъехали к больнице, я уже был синеватого цвета.
Меня переложили на каталку и быстро повезли в реанимацию. Я видел над собой бригаду врачей, они кололи мне уколы, наконец, попали в вену и поставили систему, но видно мало что помогало, боль не прекращалась, она перекрыла мне дыхание, и наконец-то я погрузился в темноту, перед этим услышав:
Позовите Сидорова, нужно установить связь!
Открыв глаза в следующий раз, я снова увидел врачей, но на их лицах не было повязок, а моя грудь больше не болела. Несмотря на отсутствие боли, мне было как-то не по себе. В руках одного из них был какой-то странный инструмент, напоминающий паяльник. Он стал подносить его к моему животу, и время от времени боль снова возникала, накатывала волнами. Это продолжалось довольно долго, но вдруг этот врач, досадливо щелкнув пальцами, крикнул:
Подожди, Сидоров, здесь нужны другие методики!
Кто-то ответил:
У нас тоже ничего не получается, придется вам его забрать.
Мы не можем, он не вовремя. Придется ему поболтаться между это маргинал.
Потом я, наверное, снова потерял сознание и когда очнулся у моей кровати сидел врач, который что-то делал с моим животом. Он стал говорить мне совершенно дикие вещи (как мне тогда казалось). Он сказал, что меня спасти не удалось, но в то же время «они» меня тоже взять не могут, так как есть еще что-то зависящее от меня в нашем мире. Поэтому мне придется «жить на два дома».