Дибуны
* * *Кровать. Будильник. Голосок
кошачий за стеной.
Метро. Работа. Марш-бросок
и ты уже иной.
Уже под мышкою бревно,
глаза как две луны.
Ах, как давно ты, как давно
Не ездил в Дибуны!
Невероятно даже то,
что ты сегодня тут.
Исчез твой город-шапито
за несколько минут.
Как удивляет время нас!
В чудной заводит сад.
То украдёт какой-то час,
то вдруг вернёт назад.
В пространстве тоже много дыр.
Без цели в них залезть
то попадаешь в странный мир,
то всё опять как есть.
Когда на трассе ни одной
машины, хоть кричи,
вдруг воплотится транспорт твой
из воздуха в ночи.
И ты помчишься херувим,
сгустившийся чудак.
И будешь думать, что с одним
тобой бывает так.
Не монументы и не фрески
Не купола возведены.
По обе стороны железки
В тумане ночи Дибуны!
А рядом лес. Нырнёшь чуть дале
И воздух полностью иной.
Твои промокшие сандали
Ничто пред влажной тишиной.
Пройдём по верхним и по нижним,
По левым, правым Дибунам
Поверит сердце еле слышным
Ручья осеннего тонам.
И в чёткий образ не облечь то,
Что ощущаем ты и я:
Дибунское сырое Нечто,
Туманный сгусток бытия.
Все перейдя душевные пределы,
Становишься свободен и смешон.
Довольны волки, да и овцы целы.
Сидишь один, не лезешь на рожон.
С покойниками запросто болтаешь
И будто слышишь их язык живой.
В пучине Интернета заплутаешь,
Как бы уйдя под воду с головой.
Становишься неярким и неброским,
Невидимым друзьями и детьми.
Стихов твоих недавние наброски
Неясный сон, мираж, туман в Перми
Наталья Некрасова
Родилась в 1977 году в Ленинграде.
Окончила Российский лицей традиционной культуры и Санкт-Петербургский государственный университет культуры и искусств.
Художник миниатюрной живописи, культуролог.
Участник семинаров Л. Л. Фадеевой и А. Г. Машевского. Публиковалась в литературных альманахах «Колпица», «Двадцать пятая верста от Санкт-Петербурга», «Михайловский замок», Inkerin Uutiset, в журналах «Новый мир» и Pelican, соавтор Russian-American Anthology-1994 (St. Petersburg, Florida St. Petersburg, Russia).
Старателю
Сверху взгляд всегда невидимых сов.
Воздух весок, в нём и гарь, в нём и прель.
Под молчание канадских лесов
в Наггет-Крик идёт на нерест форель.
Лунный свет наколот в кубики льда,
притуманен, вдет по блёстке в проток.
Втиснет скрипом рыбьих спинок вода
ночь в оставленный до завтра лоток
и намоет медно-бурую горсть
донных, плоских (с небольшой аманит)
юрких камешков
А сверху от звёзд
для загадки пух совиный слетит.
Я вижу осень долгим продолженьем
для слов: «Четверг.
На стёклах мокрой дачи»
Там все уехали, а в отраженье
обратно шли часы какой-то миг:
перебирая вмятинками бурыми,
катилось яблоко,
и дождь накрапывал,
и шахматными белыми фигурами
играл старик.
Горечь капель налитых.
Смерть пустое: сны-обманы.
Как в другие океаны,
Уплывают за туманы
Рыбы листьев золотых,
Словно осень не про них,
А они легки и жданны.
Вышел дождь косой и частый
Размывать дорогу к дому.
Умер вереск незнакомый:
«Спи-усни!» пора к другому.
С той же нежностью причастной
Эта сонная вода
В зачарованные ночи
Травы гладит, камни точит.
Разве сердце что-то хочет,
Заглядевшись в никогда?
К сердцу дома ни следа,
Островка земли непрочной.
Что изменилось? Да просто
лето ушло синее.
В мелкой речке
из лунного света остров.
Холодные струи
лучей звёздных
чертят косые линии.
Из августа
даже присниться поздно.
Повзрослевшие листья
тесней прижались
к наболевшей ветке,
но не остались:
каждый лист роздан.
Не отпускать,
не слышать,
словно не ждать тебя.
Но упрямо верить
в пустом вагоне,
что всё излечит
осенний холод
светофор птичий остроконечный,
зеленью звёзд-свечек
темноту дробя.