Пентаграммы
редакция 2015 года
Аркадий Застырец
© Аркадий Застырец, 2015
Из предисловия к первому изданию
Работа над этой книгой продолжалась три года (до 1991-го), но, в известном смысле, так и не завершилась. Ибо, по логике созданной автором формы, «Пентаграмм» должно быть не три, а пять. Пять раз по пять десятков пятистрофных (или двадцатистрочных идеальный объем в русской лирической поэзии) стихотворений.
Логика формы сдалась и рухнула под натиском свободного, может быть, даже лихорадочного поиска поиска Родины, смысла, выхода из рутинного круга бесчеловечных решений.
Пентаграмма попросту правильная пятиконечная звезда издревле считалась магическим оберегом, спасающим человека от потустороннего зла (символическое и практическое значение перевернутой пентаграммы прямо противоположно). По необъяснимой (или напротив вполне ясной и закономерной) геральдической иронии для России XX столетия этот знак сделался роковой веригой. Пентаграмма из позлащенного алюминия на погонах, из орденских золота и эмали на парадных мундирах, из «рубина» над башнями Кремля и, наконец, из крашеного железа над могильными холмиками давила и по сей день продолжает давить на православную нашу землю отступническим отрицанием креста.
То, что «Пентаграмм» оказалось всего три (и в третьей разрушается пятеричная волнообразность в чередовании размера и ритма) тоже, на мой взгляд, символично. Пентаграмму одолевает Троица.
Не надо думать, будто перед вами книга, исполненная поэтического ригоризма. Здесь пентаграмма проигрывает войну, «приняв» навязанную ей тактику игры игры воображения и ремесла, формально строгой и трудной, а по существу оказывающейся игрой свободного духа.
В стенах этого странного лабиринта разыгрываются удивительно разнообразные эпизоды. В них смешиваются и сменяют друг друга несовместимые, казалось бы, вещи: юмор и самоирония соседствуют с трагическим переживанием и стоическим монологом, проникновенные мысли с детской наивностью и поверхностной стилизацией, Восток с Западом, древность и средневековье с новым временем и нынешним днем.
Вас. Кириллов-мл., 1993 г.О новой редакции
Идея выпустить мою первую книгу стихов в новой редакции пришла мне в голову под влиянием нескольких одобрительных отзывов на «Пентаграммы». Сознавая вопиющее несовершенство этой книги, я, тем не менее, постарался в новой редакции сохранить ее основные свойства, связанные со временем сочинения. Стихотворений, которые я счёл необходимым выбросить из книги вовсе и заменить специально для этого сочиненными сегодня, не так уж много. Несколько стихотворений перекочевали в книгу из приложения к ней (среди них необыкновенно популярный «Нафталин»). Многочисленные, но не слишком масштабные изменения внесены в тексты чаще ради их формального усовершенствования, реже по идейным соображениям.
Аркадий Застырец, 2015 г.Пентаграмма I
Марии Аркадьевне Грачёвой,
верившей в меня на Земле,
любящей меня на Небесах
Ubinam aut quibus locis te positam patria reor?
(Где или в каких широтах, родина, тебя представить?)
Катулл, Книга стихотворений, 63, 55Сон Пифагора
Итак, начнём. Луна, песок, Эллада.
У моря спит весёлый Пифагор.
Не истина, а жизнь ему отрада.
Горазд он жить с тех пор и до сих пор.
В красотах разноцветных геометрий
Кошмарный ум, но линия легка,
Как ленточка, развившаяся в ветре,
И магия простого перстенька.
Итак, пора. В девятой ипостаси
Он спит себе с ухмылкой в бороде
И на ступнях сухое пламя гасит
В зелёной набегающей воде.
Расталкивая кручи кучевые,
Во сне он мчится с Коса на Кизик
И учит звёзд названия живые,
Небесных сфер прилежный ученик.
Тем временем, восстав, рассвета гидра
Глотает ночь, начав, конечно, с ног,
А в изголовье ржавая клепсидра
По капле точит вечности кусок
Биармия
На стогнах града есть просторы
В сто вёрст и звёзд, и во сто крат,
Где снег размазывает горы
И дождь пьянит как виноград!
Фасады в воздухе распеты
Семь раз на семьдесят ладов,
И мнится свет чужой планеты
В пучках неоновых цветов.
Вдали, таинственно размыта
Тумана белой бородой,
За полем Божеского жита
Спит колокольня над водой.
Спугнув дремавшую ворону,
Всё ярче, белая, видна,
В широких розвальнях по склону
Январских туч скользит луна.
Мечта воспламеняет лица,
И улица внушает мне,
Что здесь навеки поселиться
Равно что умереть во сне