«Пылью пропитаны легкие времени»
Пылью пропитаны легкие времени
Дышат и кашляют, кровью капая.
Изнемогая в чужом измерении
Старятся, от тяжести падая.
Воют и стонут от одиночества
Их шестеренки скрипят от вечности,
Плачут от боли и нервно корчатся
Изнемогая в плену человечности,
Метафизических правил реальности
Сферах бессмертия, дум онтологии.
Жизнь это просто простые формальности,
Если всего лишь ты платишь налоги и.
Если всего лишь ты в базе поверхности,
Псевдо погрешности в ритме стандарт.
Соизмеряя молекулы мерзости
В фазу зачем-то вступает азарт.
Перегородка, трахея безликая,
Напрочь сковала, дышать нельзя.
Пылью пропитана, просто мурлыкает
И извивается как змея.
Иносказательно выстрелив в утро
Бальзамом по сердцу, болью разлуки.
Страхом забытым, пронизанным чутко
Теорией страсти пронизаны звуки.
Пылью пропитаны легкие времени
Дышат и кашляют, кровью капая.
Изнемогая в чужом измерении
Старятся, от тяжести падая.
До беспредела
Мягкая ткань твоего тела
Пронизана до беспредела.
Пропущена сквозь разум ночи
Закоулками многоточий.
Строгие линии твоего сознания
Не умещаются в мироздание,
Не колеблются в памяти завтрашней
Им за будущее не страшно.
По проспектам, увитым бордюрами,
По неясным дворам, запутанным.
Люди снова стали фигурами,
Сладкими, из сахарной пудры.
Синее небо твоего взгляда
Не сдается в плен, после разлада.
Не впадает в сон от амнезии,
Список утвердили и огласили.
Нежные спазмы твоих печалей
Ни за что больше не отвечают.
Не вступают в союзы писателей
Лишь страдают всемирной апатией.
Убеждаясь в закрытых веках
Невозможно найти ночлега.
Можно только уснуть в пространстве
Своего постоянства.
Мягкая ткань твоего тела
Пронизана до беспредела.
Пропущена сквозь разум ночи
Закоулками многоточий.
«И прозой обычной пройдёт понедельник»
И прозой обычной пройдёт понедельник,
Присыпанный пудрой и нафталином.
И день ненасытный, уставший бездельник,
Покажется скукой и сном примитивным.
Исчезнет, растает, испепелится,
Ворвется кометой и вырвется вздохом.
И ты станешь небом, душа твоя птицей,
Летать, отражаясь обломками стёкол.
Скупые надежды остались в неволе,
Остались в плену нераскрытые тайны.
Твоё одинокое сердце довольно,
Царапая стены, проверки фатальны.
Слезами астральными, не пустяковыми,
Утраченным утром, заваренным чаем.
И смехом раскаяния, рассказами вдовьими,
Себя ежедневно мы не замечаем.
Врут первоисточники, смеются завистники,
В оригинале колеблются классики.
К чему приведет нас тупая статистика?
Нас стерли из времени нейлоновым ластиком.
И просто заклеили, затерли, замазали,
Как старые окна, скрипучие петли.
Закрасили души. Заставили вазами,
Завесили стразами коммерческих реплик,
Смеющихся девочек, упитанных мальчиков,
Довольных собой оловянных голов.
И перестреляли всех отпетых романтиков
Дежурными фразами заученных слов.
И прозой обычной пройдёт понедельник,
Присыпанный пудрой и нафталином.
И день ненасытный, уставший бездельник,
Покажется скукой и сном примитивным.
Пустырь
Вся земля пустырь, обезглавлена,
И душа волдырь, окровавлена.
Силуэт размыт капли катятся
Не рыдай навзрыд, не спохватятся.
Не зальют слезой, не укутают,
Лживой простотой убаюкают.
Красною строкой напечатают,
В тишине мирской за бараками.
Сказок наплетут трех копеечных,
Купят и сдадут, как намечено.
Спросят у ворот, отоварятся,
И на эшафот все отправятся.
Свыкнутся потом, оприходуют,
Сразу грянет гром с непогодою.
Сквозь толпу тропа затрапезная,
Пусть толпа сыта, бесполезная.
Мракобесною сухомятицей,
Затрапезною злыдней пятницей,
Приворотною каракатицей
В черном ситцевом чудном платьице,
Вся земля пустырь, обезглавлена,
И душа волдырь, окровавлена.
Силуэт размыт капли катятся
Не рыдай навзрыд, не спохватятся.