Ну, и что же с женщиной? напомнил ему Мильнер. Вы остановились как раз на самом интересном месте, когда дело дошло до нежностей.
Так оно и есть, ответил Трифден. Как она сама говорила, она во всех отношениях была дикаркой, кроме того, что касалось брака: мужем она хотела иметь человека своей расы. Она очень деликатно, но прямо приступила к делу. Она предложила мне себя в жены.
«Незнакомец, вы мне очень нужны, сказала она. Я вижу, что вам нравится здешняя жизнь, иначе вы не были бы у нас и не стремились бы перейти через Скалистые Горы сырой осенью. Это чудесный уголок, лучше его не найти. Почему бы вам не поселиться здесь? Я была бы хорошей женой».
Я почувствовал себя припертым к стене. А она ждала! Должен сознаться, что соблазн был велик. Я почти влюбился в нее. Вы знаете, что я никогда не был женат. Оглядываясь на прошлое, я теперь могу откровенно признаться, что это была единственная женщина, которая произвела на меня сильное впечатление. Но ее предложение меня огорошило, и я солгал по-джентльменски: я сказал ей, что женат.
Жена ждет тебя? спросила она.
Да.
Она тебя любит?
Да.
Это был конец.
Она больше не касалась этой темы только один раз показав, что и в ней есть огонь.
«Мне стоит произнести одно слово, и ты останешься со мной и никуда не уйдешь отсюда Но я не произнесу его. Я не хочу тебя, если сам ты не хочешь быть желанным и не желаешь меня».
Она вышла и распорядилась, чтобы меня снарядили в дорогу.
«Мне стыдно сознаться, чужестранец, сказала она на прощание. Ты мне нравишься, я полюбила тебя. Если ты когда-нибудь одумаешься возвращайся».
У меня в ту минуту было одно сильное желание: мне хотелось поцеловать ее на прощание. Но я не знал, как высказать это и как она это примет. Но она сама пришла мне на помощь.
«Поцелуй меня, сказала она, это все, что у меня останется на память о тебе».
И мы поцеловались на снегу, в долине у Скалистых Гор. Я покинул ее тут же и последовал за своими собаками. Целые шесть недель ушло на путешествие через перевал, и, наконец, я спустился к первому посту Невольничьего озера
Уличный гул доносился к нам, как отдаленный прибой. Слуга бесшумно вошел и принес новые сифоны, и в наступившей тишине голос Трифдена прозвучал, как погребальный звон.
Для меня было бы лучше остаться!.. Посмотрите на меня!
Мы взглянули на его седеющие усы, на его лысину, на мешки под глазами, отвислые щеки, отяжелевший подбородок. Опустившийся, усталый, совершенная развалина этот когда-то крепкий и сильный мужчина, которого убила слишком легкая, разгульная жизнь.
Быть может, еще не поздно, нерешительно прошептал Бардуэл.
О Господи, почему я был тогда так малодушен! воскликнул Трифден. Я мог еще вернуться к ней. Она и сейчас там. Оставаться здесь это самоубийство. Но я старик, мне сорок семь лет Беда в том, сказал он, подняв стакан и глядя на него, что это очень легкий способ самоубийства. Я изнеженный, избалованный человек. Мне страшна самая мысль о продолжительной езде на собаках. Страшны утренние морозы, замерзшие ремни саней пугают меня.
Непроизвольно он поднес стакан к губам. Охваченный внезапной яростью, он чуть не разбил его об пол, но словно одумался: стакан поднялся до уровня его губ и замер. Он хрипло, горько засмеялся и вымолвил торжественным голосом:
Ну, выпьем за Рожденную в Ночи. Она была настоящим чудом!
Безумие Джона Харнеда
То, что я рассказываю, факт. Это случилось во время боя быков в Кито. Я сидел в одной ложе с Джоном Харнедом, Марией Валенсуэлой и Луи Сервальосом. Я видел, как это случилось: все происходило на моих глазах от начала до конца. Я ехал на пароходе «Эквадор» из Панамы в Гуаякиль. Мария Валенсуэла моя кузина. Я ее знаю с детства; она очень хороша собой. Я испанец, из Эквадора, разумеется, но я потомок Педро Патино, одного из капитанов Писарро. Это были храбрые люди. Это были герои! Не Писарро ли повел триста пятьдесят испанских кабальеро и четыре тысячи индейцев в далекие Кордильеры за сокровищами? И не погибли ли все четыре тысячи индейцев и триста храбрейших кабальеро при своей тщетной попытке? Но Педро Патино не погиб. Он остался в живых и стал родоначальником Патино. У меня много поместий-гациенд и десять тысяч индейцев-рабов, хотя по закону они свободные люди и работают по добровольному найму. Забавная штука эти законы! Мы, эквадорцы, смеемся над ними, над нашими законами, мы сами делаем законы для себя. Я Мануэль де Хесус Патино. Запомните это имя! Оно будет вписано когда-нибудь в историю! В Эквадоре перевороты случаются часто мы называем их перевыборами. Славная штука, не правда ли? Не это ли вы называете «игрой слов»?