Смотрите! воскликнула Валенсуэла. Разве это не великолепно?
Джон Харнед кивнул, не глядя на нее. Его глаза сверкали и не отрывались от быка. Кападор шагнул в сторону, отмахнувшись плащом от быка и накинув его на плечи.
Как вы находите? спросила Мария Валенсуэла. Не то ли это, что вы называете «настоящим спортом»?
Именно так, отвечал Джон Харнед. Очень ловко устроено, блестящий номер
В экстазе она хлопала в ладоши. У нее были очень маленькие ручки. Публика хлопала тоже. Бык повернулся и пошел назад. Снова кападор увернулся, накрывшись плащом, и опять публика захлопала. Это повторилось три раза. Кападор был великолепен! Наконец он удалился, и другие кападоры продолжали ту же игру, всаживая быку бандерильи[4] в плечи, по каждую сторону хребта по две сразу. Затем выступил Ордоньес, главный матадор, с длинной шпагой и в красном плаще. Трубы загудели во всю мочь. Он не так хорош, как Матестини, но все же он прекрасен, одним ударом воткнул он меч в самое сердце быка, у быка подкосились ноги, он упал и умер. Это был чудесный удар, чистый и верный! Загремели аплодисменты, и многие в восторге бросали шляпы на арену. Мария Валенсуэла рукоплескала, как и все, и Джон Харнед, холодное сердце которого осталось спокойным при виде этого зрелища, с любопытством посмотрел на нее.
Вам это нравится? спросил он.
Всегда! ответила она, продолжая хлопать.
С детских лет, вмешался Луис Сервальос. Я помню ее на первом бое быков; ей было четыре года, она сидела с матерью и так же хлопала ручками, как сейчас. Она настоящая испанка!
Вы теперь видели, обратилась Мария Валенсуэла к Джону Харнеду, в то время как к мертвому быку припрягли мулов, чтобы убрать его с арены, вы видели бой быков, и он вам понравился, не правда ли? Что вы думаете об этом?
Я думаю, что у быка не было шансов, отвечал он. Бык заранее обречен, исход не оставляет сомнений, еще до выхода быка на арену всем известно, что он погибнет. Для спорта необходимо сомнение в благополучном исходе! И это был глупый бык, никогда не дравшийся с человеком, а на него выпустили пятерых мужчин, не раз дравшихся с быками! Не честнее ли было бы выпустить одного человека на одного быка?
Или одного человека на пятерых быков, сказала Мария Валенсуэла, и все мы расхохотались, а громче всех Луи Сервальос.
Да, продолжал Джон Харнед, на пятерых быков; и человека, который, подобно быкам, раньше не бывал на арене, человека вроде вас, сеньор Сервальос!
И все же мы, испанцы, любим бой быков, отозвался Луис Сервальос. (Я готов поклясться, что сам дьявол шепнул ему на ухо поступить так, как он поступил!)
Вкус к этому нужно выработать в себе, произнес Джон Харнед. Вот мы в Чикаго убиваем ежедневно тысячи быков, но никто не платит денег за это зрелище.
Там бойня, возразил я, здесь же о, это искусство! Тонкое, изящное, редкое!
Не всегда, вмешался Луис Сервальос. Я видел неловких матадоров и должен сказать, что это зрелище не из красивых.
Он вздрогнул, и на лице его появилось то, что вы называете отвращением. Я уверен, что в эту минуту дьявол что-то нашептывал ему и что он играл заранее обдуманную роль!
Сеньор Харнед, может быть, я прав, продолжал он. Возможно, что это и нечестно по отношению к быку. Разве мы все не знаем, что быку не дают воды целые сутки перед боем, и только перед выходом на арену дают пить сколько влезет?
И он выходит на арену полный воды? быстро спросил Джон Харнед, и взгляд у него стал серый, острый и холодный.
Это необходимо для спорта, объяснил Луис Сервальос. Что же, вы хотели бы, чтобы бык был полон сил и убил тореадора?
Мне хотелось бы, чтобы и у быка был шанс, ответил Джон Харнед, глядя на арену, где появился второй бык.
Это был плохонький, трусливый бык. Он заметался по арене, ища, куда убежать. Кападоры вышли вперед и стали размахивать плащами, но бык уклонялся от нападения.
Ну и глупый бык! воскликнула Мария Валенсуэла.
Простите, возразил Джон Харнед, но я нахожу его умным! Он знает, что не должен драться с человеком. Смотрите, он почуял смерть на арене!
И правда, бык, остановившись на том месте, где упал мертвым первый, зафыркал, стал нюхать мокрый песок и опять забегал по арене, подняв голову и заглядывая в физиономии тысячи людей, которые свистели, бросали в быка апельсинные корки и всячески ругали его. Запах крови заставил быка решиться, и он напал на кападора так неожиданно, что тот едва увернулся. Кападор набросил на быка свой плащ и спрятался за прикрытие; бык с треском ударился в стенку арены. Джон Харнед тихим голосом, как бы говоря сам с собой, произнес: