Однако он забылся: под ногами натянулись доски пола, застав его врасплох. Дрема заколыхалась и лопнула под весом дрогнувшей двери, как раздавленная ягода. Отец, длинный и небритый, подошел к столу, взбивая небрежными ногами половицы.
Последняя в мире.
Он по-дирижерски грациозно опустил руки на коробку.
Откроем?
Охотник не ответил. Любопытство играло, и взрыв, подозревал он, был неизбежен.
«Только бы не облако».
Он покусывал щербатый край стола, крепко схватившись за спасительную поверхность, пока торжественные пальцы вскрывали квадратное тело.
«Только бы не облако».
Сад затаил дыхание. Яблоки выстроились парадными тройками и промаршировали под комод.
«Только не облако».
Охотник зажмурился, ожидая ударную волну. Отец напрягся и вывернул содержимое:
Опля! Красавица!
«Не облако».
«Не облако».
Прошло мгновение, и его ободряюще похлопали по затылку.
Среди разорванной бумаги и пластика стоял он. Черный и блестящий, как жук.
Блестящий и редкий.
Возможно, единственный в мире.
Подарок из влажных джунглей.
Не двигается. Затаился.
«Смотри», отец тронул круглую, как пуговица, клавишу.
«Та!» сказала пуговица.
Охотник вздрогнул: «Пуговица сделала что?!»
Отец нажал еще раз. И еще:
«Та! Татататата! Та!»
Он чуть не упал. «Пуговица сделала что?» не верил он своим чувствам.
И потом вдруг, словно яблоко с потолка:
«Ой!» прямо по носу.
Он чихнул, развернулся и побежал прочь, брызгая тишиной. Мимо тигра, по коридору, в апельсиновый шкаф.
«Хватит носиться! Идиот!» хлестнуло за его спиной.
Сердце громко билось в ребра черной блестящей пуговицей, взрываясь на задворках темечка удивительным «тататата». Он зажмурился и восторженно слушал:
«Тататата»
Дождь ходит по крыше.
«Тататата»
Капают с веток тени яблок.
«Тататата»
Брызгают жаром на огне котлеты.
«Тататата»
Отвечают пульсом прижатые к голове запястья.
***
В доме тишины ночью тоскливо.
Ясное дело, он не спал. В голове все еще отзывалось эхо органа: «Татата». Небывалое дело. Невероятное даже. Вполне могло быть, что ему померещилось.
Он мял в горячих ладонях сомнения уши, пока не решился стоит проверить.
Охотник замер в дверях, улавливая вибрации вафельных стен: в комнате тетки кровать исходила ржавым плачем. Он осторожно пробрался мимо запертых в снах спален, стараясь не тревожить воздух, прошептал пароль и вошел в оранжерею.
Луна лежала на полу оконными дольками. Воздух спал, и в нем темной дырочкой молчал орган.
Охотник вскарабкался на стол и, справившись с волнением, вдавил наугад блестящие кнопки. Машинка хрюкнула, отбив на бледном листе бумаги:
«КД».
Этого он не ожидал. Поскреб бумагу ногтем, послюнявил пятно не сходило. Он попробовал снова.
Орган заикнулся:
«>»
Откашлялся:
«пргшх»
Потом тонко завыл:
«еееееааааааииииооооо»
И вдруг замолчал, подавившись:
«_.»
Охотник ждал.
«Ой!» позвала машинка.
И добавила: «Дк».
«Ой-дк», повторила она настойчиво.
Он кивнул: «Ой-дк».
Конечно!
Он был так поражен, что вскрикнул, вспугнув тихую ночь. Двери хищно моргнули желтым глазом, поднялся ветер прозевал. Он мигом слетел со стола, больно ударившись, и нырнул в раскрытые ворота.
«Ах ты паразит! волновала воздух вслед за ним тетка. Спать, недоделанный! Спать!»
Его спальня спешно захлопнулась, одеяло прикрыло забористый хохот, и все снова замолчало. Но уже совсем не было тоскливо.
За завтраком отец показал исчерниленный лист и сердито потряс пальцем. Охотник виновато опустил голову.
Где-то там, среди черных значков, пряталось его имя:
Ой-дк. Хлюп тонущего в молоке печенья.
Ой-дк. Всплеск осиного зуда под крышей погреба.
Ой-дк. Полет вишневой косточки в миску.
Ой-дк. Лопаются пузыри на мыльных руках.
Ой-дк. Маятный бег кресла с короткими, кривыми ногами.
Он рассмеялся, чуть не подавившись компотом.
Что ты хохочешь, придурок? тетка гневно тряхнула столовыми приборами. Все ржет и ржет!
Наталья, не выражайся.
Газетный лист взлетел над столом и утопил конец в соуснице. Бабушка солидарно трясла тонкой шеей, прикрыв птичьи глаза.
Спать не дает.