Элегия
Проходят, прямо скажем, годы,
а вечер всё такой же томный:
свобода лучше несвободы,
и экономика должна быть экономной,
решают всё, конечно, кадры,
стоит на тумбочке дневальный,
летят скворцы, стенают барды,
«Крымнаш», как говорит Навальный.
Клеветникам интима
Если, скажем, в час досуга
мужики бут друг друга,
то в числе других забот
это Родину бёт.
Впрочем, если спозаранку
гражданин бёт гражданку,
то и это, что логично,
Родине не безразлично.
Так что дело не во вкусе,
и кого мы ни хотим,
Родина должна быть в курсе,
и не надо про интим.
Этногенезия
И шведы не шведы,
и турки не турки,
откуда все беды,
провалы и жмурки.
Китайцы и немцы,
тувинцы, испанцы,
мордва и чеченцы,
ну все самозванцы.
Любой нувориш
суть дитя лотереи,
а ты говоришь,
кто такие евреи?
На чистой воде
На чистой воде хорошо как нигде,
и ангелы нас не оставят в беде,
а как пропадём, например, под дождём,
не стоит печалиться способ найдём
когда-нибудь завтра, а может быть, днесь,
как способ нашли обозначиться здесь,
где звёзд во вселенной не счесть, старина
зачем нам, приятель, другая страна,
как будто и впрямь не хватает планет
ты помнишь, товарищ? И я уже нет.
G-tt, Жуков и Никифор
«Что может быть скучнее цифр?»
спросил у Жукова Никифор,
не зная сам, зачем спросил.
«Кому-то не хватает букв»,
Никифору ответил Жуков
из, к счастью, не последних сил.
Неважно день ли, два ли, три ли,
так вот они и говорили
не ради славы, прав и льгот,
но ведь и в самом деле клёво
то, что в начале было слово,
и это слово было G-tt.
Реквием
Я лиру посвятил народу своему,
причём на языке, неведомом ему,
проносятся года, но мне не смотрит в рот,
ловя мои слова, Израиля народ.
Могучий Иордан припал к моей руке
тут даже не послать на русском языке,
а если и пошлёшь, то кто тебя поймёт,
опричь таких, как ты, и свой стяжая мед,
спускается с горы израильский спецназ,
прощаются миры с Землею Ашкеназ.
«Пускай в любви ты умираешь»
Пускай в любви ты умираешь,
но что бессмертие мне рай лишь,
где райские, допустим, птицы,
как их пером ни опиши,
ждут не дождутся инвестиций
от, в том числе, моей души?
«Пришла пора мне вспомнить детство»
Пришла пора мне вспомнить детство
Вражды, и дружбы, и соседства,
останки кирхи, Ланжерон,
Горсад и шоу похорон,
когда, эпически степенно,
под марш стоический Шопена
являла смерть свое бесстыдство,
но побеждало любопытство.
Земля и небо
1.
Слаб Господь, зато сполна
Церковь Божия сильна,
и веками невдомёк,
кто же так устроить мог,
что её не побороть,
если правда слаб Господь.
2.
Когда порежут на ремни
тебя в подвале понемногу,
ты это как-нибудь замни,
не дай порадоваться Богу,
скажи: «Где Бог, а где подвал»,
пусть думает, что сплоховал.
3.
Как ни суди да ряди Асмодей,
не одинаковы шкуры
гвозди бы делать из этих людей,
а вот из тех абажуры,
мыло ещё, из кого-то браслет
можно душа ведь живая,
в общем, как точно заметил поэт,
лишних людей не бывает.
4.
В Третьем отделении
служило Приведение,
а Предопределение
в Девятом управлении,
и не в порядке мистики
и точно не в астрале
в простом спецхране листики
они перебирали
и обобщали выводы,
ведя свои тетради,
не ради личной выгоды,
а может быть и ради.
5.
«Неужели Рюрики
не ценили брюлики?»
я спрошу из ревности
к нашей современности.
6.
Стоит рабочий у станка
и думу пробует на вес,
а твердь земная так тонка,
что ей не удержать небес,
что за станок, что за века,
что за рабочий у станка?
Римский мир
Зрелищ и куриного бульона
требовала пятая колонна,
но и чистый помыслами плебс
строго вопрошал: «А как же хлеб-с?».
Эти древнеримские скандалы
обожали гунны и вандалы,
а иные ночью у костра
слушали апостола Петра,
гнавшего на старый добрый Рим,
да еще Нерон кричал: «Горим!».