Ну, подступился к мужику десятник, рассказывай.
Чудом спасся, всю деревню нашу, Бутурлиновку, как есть пожгли, людей в полон забрали. Я да, может, еще кто вырвался, телегу бросил и сюда.
А точно ли татар много, может с перепугу показалось. Забрела шайка какая, а ты войско!
Нет, обоз за ними, пленные, самих много тьма просто.
Десятник огладил бороду:
Пошли к князю, там все и расскажешь. Уходя, бросил: Глядите повнимательней, может, кто в закатной стороне пожары углядит сразу докладывайте.
«Ага, подумал я про себя, татары народ ушлый, поостерегутся избы жечь, далеко видно: ночью огонь, днем дым. Их задача добычу взять богатую, пленных побольше. Чего им избы жечь, раньше времени себя обнаруживать». Но глядел во все глаза ничего, никаких всполохов, одна сплошная темень.
Вскоре прибежал десятник:
Князь зовет, одна нога здесь, другая там.
Я оставил на стене щит и копье и налегке побежал в детинец. Княжеский дом уже проснулся, бегали слуги, бряцали оружием воины. Я вошел в княжеские покои, поклонился. Князь сидел в кресле у стола, рядом стояли сотники.
Вроде как ты пластуном был, лазутчиком, и шустрый очень. В разные стороны высылаю конские дозоры, тебе особое поручение узнай, что в этой Бутурлиновке шайка забрела али войско серьезное. С Богом!
Я вышел во двор, зашел в воинскую избу, заткнул за пояс бумеранги, попрыгал. Черт, калита на поясе бренчит монетами; снял, уложил в свой походный мешок; снова попрыгал тихо.
Дружинники понимающе ухмылялись в усы.
Хоть и была поздняя ночь, город не спал. По улицам двигались люди с факелами, огни факелов также виднелись на городской стене, четко обозначая периметр. Где находится Бутурлиновка, я приблизительно знал, но ночью все деревни сверху одинаковы темные избы, безлюдье. Пустил коня галопом и часа через три остановился у какой-то деревушки.
На мой стук в окно выглянул седой старик.
Кому не спится в ночь глухую?
Свои, батя.
Свои вон, на печке лежат. Чего надоть?
Бутурлиновка далеко?
Так в той стороне, старик махнул рукой, верст десять ишшо.
Собирай своих, сказывают татары близко, я от князя лазутчик.
Ох ты Господи. Старик закрыл окно.
Я поскакал дальше. Через полчаса небо окрасилось в красноватые тона. Скоро стал виден луг, множество костров на нем.
Я всмотрелся точно, татары. Узкоглазы, вооружение не наше, разговор чужой.
Надо князя упредить, да только руки чесались. Как на своей земле, жрут руками из котлов крестьянскую баранину, хохочут. Интересно, где у них пленные?
Я прокрался к опушке. На лугу, близко к лесу, стояли несколько повозок с трофеями, рядом сидели и лежали связанные люди. Недалеко у костра двое татар разговаривали в полный голос. Вот один встал, обошел пленных, осмотрел веревки; успокоившись, подсел к товарищам.
Я вытащил бумеранги и метнул в татар. Метил в спины ночью по головам мог и промахнуться. Все двое беззвучно упали. Подскочив, выдернул из спин убитых бумеранги однако, глубоко вошли, обтер ихними же халатами, снова заткнул за пояс. Собрав татарские сабли и ножи, подбежал к пленным. Разрезав веревки, приложил палец к губам:
Тс! Дал мужикам в руки татарские сабли. Бегите в лес и уходите, помоги вам Бог.
Люди гурьбой кинулись в лес. Я снова поднялся, подсчитал костры многовато, больше двух сотен. По грубым прикидкам, около каждого по десятку, итого две тысячи. Много! У князя всего пять сотен четыре конных и одна пешая. С такими силами можно только обороняться да помощь у Москвы просить.
Развернувшись, направился было к Рязани, да опомнился. Снова может повториться, как в Данкове, решат, что отоспался за городскими стенами. Ну тогда эти сутки пошалим, попортим татарам нервы.
Я раздумывал с чего начать? Вот стоит шатер какого-то начальника, у входа двое караульных. Ну они мне не помеха. Я подполз к стене шатра, с противоположной стороны от входа. Почти сразу же прошел сквозь войлочную стену; странное ощущение войлок щекотал кожу, это не сквозь бревно или кирпич проходить.
На ковре, обложившись множеством подушек, сладко похрапывал толстый татарин в ярко-красном шелковом халате; недалеко стояло серебряное блюдо с обглоданными костями и чашка с недопитым кумысом.
Не теряя времени, я выхватил нож, толкнул татарина в бок, чтобы проснулся, и, как только он спросонья захлопал глазами, я всадил ему нож в сердце. Нельзя убивать спящего: обязательно закричит, караульные у входа тревогу поднимут, а мне это ни к чему.