Может, и песня тоже…
Я был уже почти у плиты, где стоял Считалка, но прежде чем я ее достиг, он вернулся! Он весь сиял голубым и золотым, так что глазам было больно, и просто стоял, глядя на меня. У него не было ни станнера, ни пыхалки, ни даже заточки. Я мог прирезать его, как трубокрысу. Только если я это сделаю, то никогда не найду Марси, поэтому я должен узнать, что у него на уме.
Затем он отвесил мне поклон и произнес нечто, в чем смысла было не больше чем у Ала, дошедшего до ручки.
Гуси, гуси, га, га, га!
Есть хотите? Да, да, да!
Я оставил заточку за поясом, но это не значит, что я не мог ее достать. Я легкий, но быстрый, и могу уделать любого парня в нашей орде. Они слишком долго думают, прежде чем прыгнуть. Он все еще разглагольствовал, когда я на него бросился.
Это было — словно врезаться головой прямо в стену. Я и пальцем до него не дотронулся, просто отлетел назад и свалился на пол с таким грохотом, что вокруг меня ветер поднялся. А он все так же стоял, хладнокровно, как сосулька, и покачивал головой, будто не верил, что какой-то парень может быть так глуп, чтобы наброситься на него. Хотел бы я теперь на худой конец иметь пыхалку, но у меня давно уже никакой не было.
Раз, два, три. четыре,
Три, четыре — чудеса.
Все хорошие детишки
Попадут на небеса.
Раз, два, три, четыре.
Три четыре — дальше пять.
Всем плохим детишкам
Придется подождать.
Мне не хотелось стукаться головой во второй раз. Так его не взять, во всяком случае, не голыми руками. Сидя на полу, я взглянул на него. Потом понял, что он старикан — взаправду старикан. Все лицо у него было в морщинах и, хотя вокруг головы у него имелась реденькая бахрома седых волос, макушка была совсем лысая. Все остальное тело у него было закрыто этими сверкающими одежками. Я никогда еще не видел таких старых, кроме как на записи — он словно вышел из движущихся картинок.
— Где Марси?
Если старикан — Ал, возможно, он сумеет мне ответить. Иногда от Алов этого можно добиться.
Есть цвет один на свете
И есть другой, и третий.
Их дальше можно счесть:
Четыре, пять и шесть,
Всего их будет семь,
Мы их сочли совсем.
Ответ за тобой,
Который цвет твой?
Он указал на меня. Похоже, он ожидал какого-то ответа. Он что, имел в виду плиту, на которой я сидел? Если так — она была красная, он и сам мог это видеть. Правда, если он налопался таблеток — тогда, конечно, никаких цветов не разбирает.
— Красный, — сыграл я наудачу. Может, сумею задержать его разговором, пока не придут парни, хотя на это надежды мало — Шиму предстоит пройти долгий путь.
Ты слишком большой,
Дверь слишком мала.
Путь этот — не твой.
Такие дела.
И снова покачал головой, словно по какой-то причине вправду жалел меня.
— Слушай… — я старался быть терпеливым, как с Алом, когда от него обязательно нужно чего-нибудь добиться. — Марси была здесь. Ты указал на нее — она исчезла. Где она теперь?
Он снова запел:
Строй из камня, кирпича,
Кирпича, кирпича.
Вот опора — так крепка,
Простоит она века…
Как-то он дал мне понять, что все его песенки имели смысл, если я сумею его найти. И этот намек, что я уже слишком большой…
— Почему я слишком большой? — спросил я.
А и Б сидели на трубе.
Скажи, который год тебе?
Марси была малышкой. Маленькой, юной. Она подходила. Ему нужны были малыши. Я был слишком большой, слишком старый.
— Не знаю… возможно, мне около шестнадцати… я так думаю. Но мне нужна Марси…
Он начал приплясывать, будто собирался в танце закружиться по залу, но при этом продолжал смотреть все тем же странным выражением «как-мне-тебя-жаль».
Увидев, поверить — не поймешь!
Увидев, поверить — не пройдешь!
Уверовать — это удача.
Поверив, увидеть — вот в чем задача.
Я попытался в этом разобраться.