Паганини из него не получится»
«Господи, вскрикивает бабушка, еврейский мальчик почему-то должен быть Паганини!» «Или Ойстрахом, свистит больными бронхами Рудольф Аронович, как минимум»
Да, тогда я хотел быть не Ойстрахом, я хотел быть как Эдуард Стрельцов, кумир нашего двора, известный бомбардир сборной. Или как Миша Луканин, дворник, жонглировавший в палисаднике двухпудовками по вечерам. Или как Ренат Сабиров, ловкий белобрысый виртуоз мяча и хулиганских драк, он крутился с мячом в пыли двора, весело скалясь прекрасными зубами на мое беспомощное дерганье, и вдруг, остановившись в двух шагах, резко и точно бил мне мячом в лицо: «Лови, жиденок!» и хохотал на весь двор Да, я не хотел быть Ойстрахом
И вот я вижу себя идущим расслабленной походкой в паутине переулков с очередной тренировки по боксу. Нырок-удар, нырок-удар Тах-тра-тах! По груше По мешку По телу противника. Упругие злые удары Лязг зубов И резкий, скороговоркой, голос тренера Сан Юрьича: «Так-так Уходи Крое Снизу Голову закрой, мудак! Пошел прямыми! На отходе боковой! Так «Двойку» в голову Нырни! Бей!»
Да-а, я плыву по разморенным июльской жарой переулкам моей Немецкой Слободы, ощущая в руках, ногах, во всем теле радость от хорошо проведенной тренировки, и древние огромные липы шелестят кучерявыми головами, закрывая меня от жары
По переулкам бродит ле-е-то,
солнце светит прямо с крыш.
В потоке солнечного све-е-та
У киоска ты стоишь!..
Далеко-далеко позади остался молодой голос бабушки, свист бронхов Рудольфа Ароновича, издевательский хохот Ромки И мои внезапно постаревшие предки робко спрашивают: «Ты снова уходишь куда-то?» А я уходил, хлопая дверями, на тренировки, зная, что после тренировок будет восхитительное ощущение свободы, будут переулки, в которых меня когда-то били, и у газетного киоска будет она, моя королева красоты
Три-и! Ее хитрый черный кот профилем на фоне раскрытого окна. Над его ушастой головой в ночном небе луна. Кот подмигивает мне зеленым глазом, луна за окном плывет, сочувственно улыбаясь.
Над ночными крышами
Светят звезды рыжие
«А завтра мы едем в Новый Иерусалим. Слышишь?» Я вижу огромные черные пушистые провалы на ее лице и всю ее в лунном свете. Мне совсем не хочется спать, хотя был трудный день, и тренировка, и жара. Разве бывают трудные дни, когда всего восемнадцать?
Ее тело не дает мне задремать Мы встретились с ней сегодня вечером, после того, как она отвозила документы в МЭИ
«Мне сказали явиться через три дня в военкомат. С вещами»
Она изменилась в лице и, надрывно смеясь, затащила к себе домой, и с таким же диким смехом выкрикивала: «Идиот! Пашка, ты просто Шура Балаганов! Не мог крейзи прикинуться? А «предки» твои что? Не могли тебе справочку сделать?..» Она сдирала с себя и меня фрагменты одежды, втиснулась со мной в душ, обрушив поворотом руки водопад прохлады, и тут я заметил, что она плачет, и прижал ее мокрую голову, а она вцепилась в меня намертво, голая и бесстыжая королева, как будто я уходил навсегда
Завтра мы с тобой едем в Новый Иерусалим, у меня там дача. У нас це-е-лых два дня-я
В Новый не хочу хочу просто в Иерусалим в старый
Не остри и не умничай. У тебя не получается
Я серьезно. В детстве слышал сказку про золотой Иерусалим. Хочу видеть
Может быть, через много-много лет Тогда мы будем с тобой старенькия, трясучия-я
А тебя не пустят. Ты русская.
Здрасьте! У меня бабушка еврейка, мамина мама. Ага!
Вот откуда твоя любовь к евреям Я и не думал
А тебе вообще ду-у-мать вре-е-едно Ид-и-и ко мне, милый
А потом были золотые купола монастыря и сумасшедшие два дня на ее даче. А через два дня она бежала за машиной, увозившей меня по Садовому Кольцу от нее в армию, и волосы ее задевали прохожих, длинные каштановые змеи
Я сижу на нарах и вспоминаю мгновения. За решеткой небо Небо везде одинаковое
Нет, оно разное. Оно по-разному прекрасно. Оно по-разному равнодушно-жестоко А витки-мгновения наплывают
Четыре!.. «Папа, говорит мой сын, почему ты не читаешь? Почему ты замолчал?»
Вокруг нас тишина и зеленые стены спальни и зеленая спинка дивана, к которой прижался сын, слушая страшную сказку про лесного оборотня «Знаешь, говорю я, давай я тебе другую расскажу про золотой град Иерусалим».