А-а-а! Дождался, разбойник?! Дождался, полосатый охламон! Ах ты, Блохастый-Тимофей! Ну, сейчас, сейчас Дай раздеться-то, не ори! Сейчас накормлю. Да знаю, что «мяу»! Вся наша жизнь сплошное мяу, что поделаешь? Да-да, это тебе. Ну, разумеется, в первую очередь. Как говорится, хороший казак сначала коня накормит, а потом уж и сам поест. Потерпи немного. Ты же холодную рыбу жрать не будешь. Выпей-ка пока молочка Пей, оно не холодное, пей
ХозяинПоздний вечер или это уже ночь? Я лежу под двумя одеялами и читаю одну хорошую книгу, написанную давным-давно одним веселым и добрым философом. Философы, они, знаете ли, тоже всякие бывают. Правда, Блохастый? То-то! И у злых философов вылезают из-под пера мерзкие, холодные и скользкие, как змеи, слова и мысли, а книги их в конечном счете пахнут мясом сгоревших заживо людей. А у добрых философов как-то выходит, что мир наш, хоть и неустроенный, и бог весть когда устроится, но все же барахтаться в этом мире стоит хотя бы потому, что есть в нем такие вещи, как красивые женские лица, снежные горы, звездная россыпь в ночном небе, шелест морской волны и запах степных трав. И многое другое, может быть и не столь возвышенное, например, хороший ужин после рабочего дня и теплая постель. Что мурлычешь, Блохастый? Хорошо тебе? Что ж, я рад, что хоть кому-то могу доставить маленькое удовольствие. Только, что с тобой будет дальше, кот? Когда меня не станет? А ведь это вполне может случиться. Что-то здоровье у меня барахлит в последнее время. Кто будет кормить тебя «тюрей» в суровые будни и угощать куском мяса по праздникам? Кто будет читать умные книги, в которых ты все равно ни черта не смыслишь? Кому ты будешь нужен, несчастная серая скотинка, в этой огромной, нелепой и жестокой стране, где и человеку-то места нет, не то что какому-то коту! Эх, Блохастый, была у тебя надежда в этой жизни, да и та ушла Говорил я Ей, куда ты едешь, на что надеешься там? Кому ты там будешь нужна? Так нет же! Вбила себе в голову, что там Она будет свободна и счастлива. А я так и не смог Ее остановить. Тяжело мне, Блохастый Что смотришь на меня? Ты не человек, тебе трудно понять, как мы привязываемся к этим непостоянным и глупым созданиям. Тебе с твоей Муркой было проще. Я вовсе не плачу Ты думаешь, если я орал на Нее, обзывался, значит, меньше любил? Я дурак, конечно Но, разве можно объяснить словами эту привязанность к родной земле? Я просто чувствую это и все! Это как здоровье, либо оно есть, либо нет. Но ты же знаешь, как я был к Ней привязан. Она была последней моей надеждой в этой жизни и все кончилось.
Что ж, бог Ей судья. Пусть Она будет там счастлива. Помнишь, как Она звала меня с собой? Смех! Мне, исконному русаку, Сане Ульянову и туда? Я рассмеялся, а Она в слезы Сложная у нас, у двуногих, жизнь. Мурлычешь? Мурлычь, мурлычь Не будем портить наш хороший вечер мыслями о плохом. Давай-ка лучше заведем музыку Сейчас достану нашу с тобой любимую Помнишь, как Она пела? Вот Сейчас, только кассету поставлю Ну, слушай
«Мы связаны, Агнешка,
С тобой одной судьбою
В прощении, в прощанье,
И в смехе, и в слезах.
Когда трубач над Краковом
Возносится с трубою,
Хватаюсь я за саблю
С надеждою в глазах»[11]
Слушай, слушай, кот. Это же про нас, никуда не успевших, великовозрастных дураков, про все наше пропащее поколение Мы тоже хватались за сабли, поверив в красивые слова лживых вождей, мы думали, что это будет последняя атака на отживающий мир, а потом
«Прошу у вас прощенья за долгое молчанье,
За позднее прощанье, за скорые слова.
Нам подарила встреча пустые обещанья,
От них у нас, Агнешка, кружится голова»
Это была наша общая беда, кот, закружились тогда, в юности, наши головы от красивых обещаний, от радужных горизонтов, схватили мы заманчивый огонь голыми руками и обжег нас тот огонь! Плетью обуха не перешибешь Где мы теперь? Кто сгинул в далеких холодных краях, кто бьется головой о стены «психушек», кто, предав идеалы, вышел в начальники и хохочет мертвым смехом, издеваясь над нашей сгоревшей верой в чудеса.
«Над Краковом убитым трубач трубит бессменно,
Любовь его безмерна, сигнал тревоги чист,
Мы школьники, Агнешка, и скоро перемена,
И чья-то радиола наигрывает твист»
А такие, как я, не спившиеся, не сгнившие в тюрьмах, не свихнувшиеся в психушках, не уехавшие за кордон и не продавшиеся за бутерброд с черной икрой, сидят тихо и ничего не могут, хотя все знают-понимают. И нам остается только вспоминать Вспоминать наших исчезнувших без следа друзей, наших девочек, отплясывавших когда-то чечетку и твист на Красной площади после выпускного бала Где вы теперь, наши школьные подруги?