Такое возможно только в условиях исключительно острой нехватки денег в национальной экономике, когда любой прирост денежной массы стремительно «расхватывается» ее субъектами и сам по себе просто не успевает повлиять на цены. (Рост цен в этой ситуации всецело определялся произволом многочисленных и многоуровневых монополистов.)
Искусственно созданная нехватка денег внутри России вынуждала российский бизнес прилагать огромные усилия, чтобы получить относительно дешевые и долгосрочные финансовые ресурсы извне. Примерно во второй половине 2005 года международные финансисты осознали, что нефть будет относительно дорогой еще некоторое время, и потому Россия будет оставаться относительно богатой и внутренне устойчивой. Соответственно, она стала восприниматься как почти идеальный заемщик.
Ведь обычно банкиры готовы давать деньги только тем, кому они не нужны, тем, у кого и так много денег и кто поэтому почти гарантированно вернет взятый кредит. Захлебывающаяся в нефтедолларах и одновременно отчаянно страдавшая от искусственно организованного либеральными реформаторами денежного голода Россия (в основном ее крупный и успешный бизнес) оказалась уникальным заемщиком: она имела очень много денег, но благодаря альтернативной одаренности ее руководства отчаянно нуждалась в кредитах.
Внутри страны денег не было, и как только международные финансисты, осознав уникальность ее положения, начали кредитовать российский бизнес (а также покупать пакеты акций его предприятий), внешний долг России начал стремительно нарастать.
Поразительно, что при этом в качестве кредитов российским предприятиям и банкам предоставлялись российские же деньги, выведенные правящей клептократией из российской экономики. «Наше» государство вкладывало их в ценные бумаги развитых стран, и они, пройдя по финансовой инфраструктуре этих стран, предоставлялись их банками в качестве кредитов нашим предприятиям, но по процентной ставке, на порядок превышавшей ту, под которую Кудрин и компания выводили их из страны.
Именно на этой противоестественной основе (кредитования своими же собственными деньгами), получившей элегантное название «петля Кудрина», в которой задыхалась и задыхается вся российская экономика, с 2006 года вторым хозяйственным двигателем страны, второй ее опорой наравне с экспортной выручкой стало внешнее кредитование.
Все остальные источники развития, существовавшие даже в 90-е годы, были методично раздавлены либеральным реформаторами (не только за ненадобностью, но и как конкурирующие источники денег). Соответственно, их больше нет.
Стоит ли говорить, что глобальный кризис подрубил обе ноги российской экономики, выбив табуретку сначала из-под путинского «процветания», а затем уже и из-под путинской «стабильности»?
2008 и 2014 годы: болезненные аналогии и различия
Прекращение возвращения в Россию в виде внешних кредитов российских же денег, выведенных либеральными реформаторами из страны, осенью 2008 года стало первым витком сжатия спроса. Правительство и Банк России оказались настолько не готовыми к нему, что, закрыв биржевые торги в понедельник 15 сентября 2008 года и по сути дела бездельничая до вечера 18 сентября, едва не довели дело до катастрофы. Паника, охватившая бизнес, начала захлестывать широкие слои населения, что создало реальную угрозу уничтожения всей банковской системы страны и коллапса экономики в результате массового штурма вкладчиками отделений банков. Ситуацию удалось спасти буквально в последний момент, собрав чрезвычайное, по сути, рабочее заседание в ночь с 18 на 19 сентября и приняв решение дать банкам столько денег, сколько им понадобится (ибо даже либеральные реформаторы поняли, что в случае промедления до начала рабочего дня пятницы 19 сентября спасать будет уже нечего).
Однако дальше пресловутого ситуативного реагирования дело не пошло: ни о какой комплексной антикризисной программе правительство даже не заикалось (более того, была предпринята попытка вообще запретить употребление слова «кризис»), и в результате Россия оказалась полностью беззащитной перед вторым витком сжатия спроса из-за падения чистой экспортной выручки. Ужасающий эффект, хотя кризис находился только в начальной стадии развития, стал заметен по косвенным признакам в сентябре, но в полной мере проявился с октября 2008 года и стал окончательно ясен в ноябре.