Из бутылочных лебедей уже наладилась крутая подработка для всего поселка. Старшие дети и почти все жены заводчан каждую ночь, как на работу, ходили на станцию, продавать вазы заспанным пассажирам четырех проходящих поездов. У некоторых особенно прытких получалось заработать за ночь больше, чем давали в получку за месяц. Полпоселка за полгода всерьез занялось этим заработком. Кое-кто умудрялся продавать даже «недотыканки», то есть не исправленные Кириллом заготовки.
Стекло, стекло! Вазы, кружки, стекло! пронзительным гусиным кряком верещал Иван, носясь вдоль железнодорожного состава. Увешанный пакетами, коробками и сумками, Кирилл еле поспевал за ходким другом.
Из двадцати вагонов на плохо освещенную платформу лениво вываливалась темная масса разминающихся проезжающих. Молодые закуривали, тетки и старухи закупались едой, мужики брали пиво в киоске. Крики про стекло и вазы неслись со всех сторон. Пассажиры сначала шарахались, пробуя увернуться от навязчивых торговцев, потом приглядывались к необычному товару, вертели в руках, о чем-то спрашивали, хихикали и покупали стеклянных лебедей-мутантов. И зачем они им?
Так. Давай-ка пару ваз еще. Щас по вагонам пробежим, оглушил подскочивший сзади Ваня. Я восемь уже сдал! На каждом его пальце висело по кружке, на шее пакет с вазами, в ладонях тоже вазы.
Я по вагонам не пойду, испугался Кирилл, билета нет, и как я там с коробками?
Болван ты, Кира, я пойду. А ты иди снаружи и за мной смотри. Всосал?
Чего всосал?
Да ничего! ругался Ванька. Ты, блин, художник, не тупи уже, прорюхивай скорее! Ты снаружи, я внутри. Так и пойдем. Понял? Лучше бы Натаху взяли. Всё, понеслись!
«Какой он возбужденный, нахальный, незнакомый, впопыхах соображал Кирилл, я так не умею, ничего бы здесь я бы не продал никогда, и нечего сюда ходить. Лучше буду делать, а не продавать. Действительно, пускай Наталья ходит. Она веселая и тоже наглая».
В хвосте состава посмотрели по пустым коробкам. Круто! Оставался один «недоделанный» лебедь. Ванечка схватил его за шею и нырнул в толпу. Какой-то прощелыга, а не друг.
Дожидаясь его возвращения, Кира медленно слонялся по бурлящему перрону и прислушивался к себе. Бизнес на сегодня получился, надо бы порадоваться, а его всерьёз мутило. Странно. Глядел на динамичную торговлю, слушал гомон сотни резких голосов, гудки локомотива, звяканье стекла и мрачно супился.
Бери, мужик, чего раздумывать? противно крякнул рядом ванькин голос.
Иван обрабатывал стеснительного парня в очках.
Не, мне не надо, боязливо упирался очкарик.
Как, не надо-то? Бери! Глянь, какой лебедь!
Куда он мне?
В подарок. Или дома на столе поставишь.
Да нет, спасибо.
Не спасибо, а бери!
Кириллу на секунду показалось, что Иван сейчас с размаху треснет нерешительного покупателя по шее.
Ну, я не знаю, у меня в вагоне деньги, сдался тщедушный покупатель.
И чо стоишь? Беги! Мы подождем. Хотя, постой, пойдем-ка лучше вместе. Сейчас же отправление дадут. Тебе коробку дать к нему?
Давайте, оторопело согласился побежденный пассажир.
Оба поднялись в вагон. По дороге из рук Киры шустрый и какой-то уж совсем похабно оборзевший Ванька грубо выдернул первую попавшуюся упаковку.
Фу. Еле уломал козлину, чуть позже счастливо кричал Иван, в последний момент оттолкнув проводницу и спрыгнув с уже перекрытых вагонных ступенек. Он с удовольствием показывал откровенные «факи» вслед уходящему поезду.
Тебе не противно? поинтересовался Кирилл.
Противно конечно, я же таких «ботанов» ненавижу, но они в основном и берут, сдать же надо твоих лебедей, не домой же уносить, по-своему понял вопрос начинающий успокаиваться дерзкий железнодорожный маркетолог.
Здорово у тебя получается, кисло похвалил Кирилл, на самом деле думая о том, что сам-то он и есть такой же вот «ботаник», только без очков. И при случае, такие как Иван влегкую впарят ему какую-нибудь ненужную ерунду, а он ее возьмет, испугавшись «наезда», избегая мерзкого конфликта. Птичий характер.
Больше в станционной торговле он участия не принимал. Друзья уже не приглашали, чему он был только рад. Да там и без него продажи расцветали пышным цветом.
Киру за это дело на заводе очень зауважали, иначе, как художником, теперь уже не звали. А сам художник недоумевал. Чушь бессмысленная, по-сердцу сказать, какая-то плевая ерундистика, чепуха принесла ему настоящую славу и быстрое признание среди людей. Не сложные, многослойные лебединые картинки и холсты, а вульгарные, совсем простейшие бутылочные лебеди.