Гиркас взял протянутый перфектой листок бумаги и прочёл на нём следующее:
Учитель!
Если вы читаете это письмо, значит, я покинула Арк и сейчас на полпути к Торакайскому заливу. Не вините меня за поспешное решение: если бы я продумала над ним ещё день, то не стала бы ничего делать. Мне не хватило бы сил: теперь я не боюсь признаться, что величайшая надежда Арка, как вы меня называли трусиха, обычная трусиха.
Не знаю, с чего начать, так много надо сказать, и так мало времени. Собственно, его у меня не было никогда. Как только я покинула родильный бак, я сразу начала учиться, и
Нет, не так. Сейчас я кажусь себе чудовищно, преступно неблагодарной. Я просто обязана, учитель, сказать вам: вы учили меня видеть окружающий мир, и учили хорошо. Не ваша вина, что мир не настолько замечателен, как бы вам хотелось. Вот здесь-то и виновато время: будь его побольше, я бы сумела примириться с недостатками Тразиллана, я бы смогла понять, зачем, для чего нужны боль, смерть, унижение и страх, а ведь они для чего-то нужны, раз никто от этих демонов не свободен. Но у меня нет времени, а сердце, которое во исполнение грядущих великих задач сделали чутким, заставили болеть, требует отчёта. Потому не пытайтесь понять мои мотивы разумом, если не хотите разочароваться в самой преданной ученице. Не надо: вам ещё предстоит учить других.
Узнавая окружающий мир, одни вещи я любила, других боялась и стыдилась. Это было частью моего воспитания: я должна была закалиться, нарастить защитный слой, скорлупу, хранящую нежную мякоть. Одни удары были точно рассчитаны минимум вреда, максимум знания, другие подвергали сомнению мою прочность, но я держалась.
Я думаю, душа каждого человека это рисунок шрамов. Мы я, вы плохие художники в сравнении с жизнью. Картина, начертанная во мне, неточна, пусть и мучает не меньше подлинных полотен. Я еду на Торакайскую Бойню сражаться с призраком, рождённым, возможно, лишь моим разгорячённым воображением. Что ж, пусть так.
Но почему Торакайская бойня? Это хороший вопрос. Читая о нашей истории все эти войны, споры, месть, пролитая кровь везде я замечала одно и то же. Человек хочет иметь, и не имеет. Что именно? Банальные вещи: дом, семью, друзей, уверенность в завтрашнем дне, дело, которому можно посвятить жизнь. Вот он, двигатель мира, могучий и неостановимый гигантское солнце, которому можно лгать, но обмануть которое нельзя.
Или можно?
В газетах, книгах, и не только, я встречала людей, обещавших соплеменникам счастье стоит встать под правильные знамёна: политической партии, клуба, фирмы.
«Неужели вы не хотите, чтобы вашим жёнам, мужьям, детям и внукам жилось лучше, чем сейчас, чтобы их мечты воплотились в жизнь? говорили эти люди. Разве вы враги самим себе? Разве вы враги жизни, счастью, радости?».
Есть маленькие гнусности, и есть гнусности большие. Маленькая гнусность это лгать человеку, что его осчастливит банка консервов или новый автомобиль. Большая состоит в том, что огромным массам людей обычных людей с обычными, человеческими желаниями внушают, что исполнение их желаний требует истребления других людей, требует крови, боли и смерти, причём неукоснительно, а иначе не видать счастья, не видать любви. Скажите, учитель, разве это не самое гнусное дело на свете: вытирать ноги о глубинные, самые нежные, самые беззащитные человеческие инстинкты, давить на ту слабую струнку, заглушить которую человек самостоятельно не способен, а если и способен, то достигается это путём душевной ампутации? Разве это не отвратительно? Разве не нужно с этим бороться? Вот и ответ на вопрос: почему именно Торакайская Бойня.
То, что происходит там, происходит ежечасно, ежеминутно, ежесекундно недопустимо, и должно быть остановлено. Вы знаете, о чём я говорю: именно мы подкармливаем тот страшный огонь, что горит уже пятьдесят лет. Мы.
Не наша вина, что конгары есть те, кто они есть, но кто мешал нам оставить их в покое? Разве они виноваты в том, что желают лучшей жизни? Кто бы не желал этого? Вдоволь изголодавшись, поесть по-человечески; носив всю жизнь грубую одежду надеть в кои-то веки добротно скроенный костюм; будучи существом второго сорта стать, наконец, равным нам, землянам. От этого не откажется ни один конгар, за это он готов рвать зубами горло своему ближнему и рвёт, с нашего позволения. Его можно понять: разве не достоин любой, даже самый захудалый конгар, всего самого лучшего в этом лучшем из миров?