Максим не перебивал Шефа, продолжая сжимать газету в руках.
Но, насколько мне известно, все столкнулись с проблемой. Всего одной, но довольно серьезной. Шеф сделал многозначительную паузу. Шлыков ни с кем не хочет говорить.
Ну может он не хочет раскрывать всю правду о себе предположил Максим.
Шеф покачал головой.
Как мне шепнули хорошие люди, он просто всех игнорирует, даже не отвечает на вопросы. Наши «первополосники» уже к нему ездили. Да, что греха таить, и я пробовал, да всё без толку.
Он встал из-за стола, обошел его и присел на край, поближе к Максиму. Голос его стал еще тише.
Когда я к нему приехал, он также хранил молчание. Не знаю, может, по случайности, или еще по какой причине, у меня с собой оказался один выпуск нашей газеты. Я тоже внутренне был готов к отказу, но он внезапно заговорил. Попросил нашу газету, посмотреть. Читать её он даже не начал, просто пролистал. Замедлился только на одной странице, ткнул пальцем в маленькую колонку в конце. «Кто это написал?» спрашивает «С ним буду общаться». И газету мне вернул. Догадываешься, чья была колонка?
В горле Максима вдруг пересохло, он попытался ответить, но внятных звуков не получились. В итоге, он только кивнул.
Так что у тебя наметилось задание. От основной работы я тебя освобождаю, вообще можешь хоть домой идти. Почитай про него, подумай, что спросить. Всё на твоё усмотрение. А завтра с утра заедешь, возьмёшь редакционную машину и поедешь в тюрьму. Я уже позвонил куда нужно, тебя пропустят. Поговори с ним, выясни, сколько сможешь. Материал должен быть еще тот
Максим вернул Шефу газету, встал и молча направился к двери. Уже взявшись за ручку, он услышал голос редактора:
Ты только пока не говори никому, ладно.
***
Пожизненное заключение с обязательной тридцатилетней изоляцией таково было наказание Ивана Шлыкова. Тридцать лет назад, после допросов, сбора улик, длительного судебного заседания, его поместили в эту камеру. Жизнь здесь тянулась скучно и однообразно. День начинался с включения тусклого светильника под потолком, а заканчивался с отбоем. Камерой была маленькая комната, два на четыре метра, без окон. При включенном освещении становилось видно скудное убранство помещения. Узкая кровать вдоль стены, унитаз, совмещенный с умывальником в углу. Три стены были пусты, лишь исчерчены старыми и непонятными надписями бывших обитателей. Посреди четвертой стены находилась железная дверь, с маленьким прорезанным окошком для подачи еды, которое всегда было закрыто.
Режим дня, как и недели, как и месяца был далёк от разнообразия. Приём безвкусной еды трижды в сутки. Два раза в неделю обязательный душ. Раз в неделю вместе с едой появлялась случайная книга из тюремной библиотеки. Раз в месяц часовая прогулка на свежем воздухе. Просто открывался замок на двери, она распахивалась и застывала в молчаливом ожидании. Если выйти, то оказывался в коротком мрачном коридоре. Дверь слева всегда была закрыта, дверь справа в неё нужно было войти, после чего она захлопывалась. Прогулкой называли нахождение в бетонной яме, где вместо потолка было небо, отгороженное решеткой. Целый час он мог наслаждаться свежим воздухом и слышать звуки из внешнего мира. В это же время в камере производился обыск, уборка и смена белья. Он никогда не встречал людей, делавших эту работу. Он знал, что за ним наблюдают, через глазок висящей в углу камеры наблюдения. Но он даже не подавал виду, что его это беспокоит. В изоляции нельзя сдаваться. Иначе разум очень быстро давал трещину и человек терял связь с реальностью. А дальше только два пути: или в петлю, или в психушку. Но Иван знал скоро всё должно было закончится.
Срок его изоляции подошел к концу. В этот день он встретил первых людей за последние годы. Дверь его камеры открылась, на пороге стояли двое охранников. Один со стороны наблюдал за ними, пока второй одевал наручника. Его перевели в другую камеру, и он получил статус обычного заключенного. Ему было разрешено читать свежую прессу, раз в неделю смотреть телевизор, и, самое главное принимать посетителей.
Вот последнего было хоть отбавляй. Регулярно к нему являлись один, а иногда даже два репортёра за день. Все дозарезу хотели с ним поговорить, задать свои банальные вопросы. Пытались разговорить его. Предлагали разные сделки. Но он понимал, что должен быть осторожен. Он знал, что часть материалов его дела открыли для доступа общественности. И что вопросы к нему последуют. Он знал, что в его деле было много непонятного, а порой, даже странного он об этом позаботился еще тогда, тридцать лет назад. Так что теперь ему оставалось только ждать, день за днём игнорируя каждого нового визитёра. Ему оставалось лишь дождаться нужного человека.