Алекс! Алекс! Проснись! с огромным трудом Алекс раскрыла слипшиеся веки, рукой нащупала медальон, он был там же, на шее и огляделась. Решетки на окнах, грязные шторы, железные кровати, перепуганные женщины в больничных халатах, все, что смогла увидеть Алекс узенькими щелочками глаз, а еще стойкий ужасный запах мочи подсказали ей, что она находится в наблюдательной палате.
У меня глаза опухли? спросила она склонившуюся над ней Лену Кошкину.
Да, тебя мужики крепко отоварили, потом ты потеряла сознание, а теперь тебя отвязали, так что, вставай, пошли в свою палату.
А сейчас вечер или утро?
Сейчас будет обед.
Сколько часов я здесь пролежала?
Ха, часов! Да ты здесь второй день. Я тебя кормить приходила, не помнишь?
И я ела?
Ела. С закрытыми глазами. Да с жадностью, я думала, ты и пальцы мне откусишь. Ну, хватит, вставай, арест твой закончен.
Алекс попыталась подняться, но сделать это оказалось трудно: голова была тяжеленой и неподъемной, а тело болело, как после серьезной физической встряски.
О-о-о, как все болит! Меня ногами месили, что ли?
Всеми частями тела. Ты ведь знаешь, придуркам из мужского крыла только дай возможность кого-то попинать, они не откажутся. Самих санитары дубасят цепями каждый день, вот они на нас и отрываются.
А что случилась? Почему меня привязали? Я ничего не помню, вернее, помню, что выпила лекарство, потом Галька приходила, потом она стекло разбила в туалете, а потом потом уже больше ничего не помню.
Ну, правильно, потом у тебя начались глюки, и ты начала такое творить!
Что творить?
Кидаться на людей, медсестре рукав оторвала, плевалась на всех подряд
Ужас! Кто это? вдруг, увидев промелькнувшую в коридоре кучерявую головку той ночной девушки, спросила Алекс.
Это Света Пушкина. О ней никто ничего толком не знает. Она молчит.
Все время?
Практически да. Ну, может, одно, два слова сказать, но еле слышно, шепотом. А в отделении трепятся, Лена заговорщицки прикрыла рот рукой и наклонилась поближе, что она пережила что-то очень страшное, с тех пор замолчала.
А что интересно?
Говорят, кто-то из родных умер у нее на глазах страшной смертью или что-то в этом духе
Алекс могла спасти его. В тот страшный момент, кроме нее, рядом с отцом никого не было. Она могла, но она не захотела.
А-а-а, глаза его в один миг стали стеклянными. Казалось, они уже не видели ни дочери, ни ее комнату, в которую он вошел поздравить ее с совершеннолетием. Отец схватился рукой за сердце и тяжело привалился к стене.
Дочка, до Он задыхался, стонал и хрипел, всеми силами пытаясь вдохнуть побольше воздуха, скорую, ско
Алекс перепугалась, но почему-то продолжала стоять, не двигаясь.
Спаси, дочь, с надеждой шептал отец, спа , а сам продолжал «каменеть» и медленно опускаться на пол.
Девушка сначала дернулась, чтобы подскочить к телефону, но потом вдруг вспомнила умирающую мать, вспомнила ту страшную ночь, когда та плакала и просила пощады. Но он не пощадил. И она умерла. И теперь он тоже корчился от жуткой боли на полу и хотел, чтобы ему спасли жизнь.
А ведь она также просила у тебя помощи, процедила дочь сквозь зубы, а ты ведь ей не помог.
Прости, девочка, прости, я ее лю
Любил, хочешь сказать? Любил и поэтому убил? Алекс не могла подобрать слов от волнения, кто же так любит? Зверская у тебя любовь! Ты никогда ее не любил! Никогда, слышишь?
Ты и меня не любишь! Ты любишь только себя! она уже орала и плакала в голос, а лицо ее заливали горькие слезы ненависти и боли, так умри и ты! Умри! Умри!
За слезами она не замечала, как отец, лежа на полу, делал последние порывистые вздохи, как агония скрутила в дугу и резко выпрямила обессилевшее тело в неестественную позу. Не слышала, как он едва слышно прошептал свои последние слова:
Дочка, не стань такой, как я. Будь чище, будь честнее
Алекс еще долго кричала ему упреки и рыдала, а потом в полной прострации упала рядом с неподвижным телом и лежала, не двигаясь, долго-долго. Она даже не заметила, сколько прошло времени. Когда силы, вернулись к ней, она поняла все то, что произошло недавно в этой комнате.
Нет! Нет! горько закричала она, Нет! Нет! Нет! Вернись! Вернись, папочка! Я больше так не буду! Прости меня, прости! Очнись, очнись, родной! Вернись ко мне! Вернись!