Нимуэ бесшумно поднялась: «Надо проверить».
Они вышли во двор. Там стояли сумерки то ли утренние, то ли вечерние. Все было как всегда, пахло водой и хвоей, тихо вздыхало озеро, тихо шелестел лес, тихо вздыхал ветер. Только вокруг дома трава стала белесой, а черемуха совсем черной. Нимуэ провела рукой по стволу остался темный след. Мирддин нагнулся и сорвал травинку. Она хрустнула. Кристаллы на ней были похожи на иней, но не таяли.
Соль. Соль и уголь.
Он опять почувствовал слабость и тошноту, потому что вспомнил, как совсем недавно хотел именно этого. Он очень ясно представил себе уже неосуществившийся выбор как разворачивается, и уходит, как зверь из капкана, оставляя позади еще живой, кровоточащий кусок себя, оставляя за спиной все. Он был бы в своем праве, и все приняли бы его выбор, и никто не задал бы ему вопроса, потому что Жажда это Жажда. Если ты не можешь остаться значит, не можешь. Как лес, и озеро, и Нимуэ перестают быть, потому что таково было ее истинное желание и выбор. Как все превращается в соль и уголь. А ему все равно, потому что ему уже нечем пожалеть об этом.
Ему стало очень, очень страшно, потому что он не знал, почему этого не произошло. Где-то между свободой воли и свободой воли, между выбором и выбором что-то сдвинулось на волосок. Что-то, благодаря чему все не закончилось так, как должно было закончиться. И принять это было сложней, чем принять Жажду, потому что Жажда была закономерностью. Очень важной, очень страшной, неизбежной но закономерностью.
У чуда? того, что произошло? не было закономерности. Не было объяснения. Одно не вытекало из другого.
Нимуэ стояла у мертвой черемухи.
У нас слишком много власти, горько сказала она. И слишком мало.
Он подошел и взял ее за плечи. Чувство было как от прикосновения ко льду лед тает, нарастает снова, опять тает, опять застывает, слой за слоем; это как бежать вверх по эскалатору, текущему вниз. Нимуэ изо всех сил пыталась отстроиться от него. Он не понимал, почему. Мирддин отнял ладони; они горели, как от снега.
Нимуэ повернулась к нему.
Ты можешь уйти теперь.
Он попытался представить, как уходит.
Это ощущалось, как отрезать себе руку. Или попытаться самому вырвать себе глаз.
Наверное, существовало какое-то условие, при котором он мог бы попытаться это сделать. Наверное, существовало какое-то условие, при котором он бы преуспел. Но думать об этом не получалось; все внутри начинало скручиваться все в ту же самую черную дыру.
Я... медленно произнес он; выбирать формулировку приходилось очень аккуратно, потому что внутри что-то вопило от ужаса и протеста, истошно и нечленораздельно, не уверен, что смогу. Даже если попробую. Ты... хочешь, чтобы я ушел?
Нимуэ вся вскинулась. Голос у нее упал до шепота.
Мне кажется, она тоже выговаривала слова медленно, как через силу, избыточно четко артикулируя, как говорят на сильном морозе, что я могла бы убить. Или умереть. Чтобы ты остался. И это неправильно. Никто не должен настолько сводиться к Жажде. Не может. Не должен. Чем ближе я к тебе, тем это страшнее.
Тогда почему ты позволила мне помочь?
Она опустила голову.
Лес. И озеро. Они не виноваты, что я не справляюсь. Никто не виноват.
Она говорила, горько и устало, а внутри и сквозь нее переливалось священное пламя, но у Мирддина не было слов, чтобы рассказать об этом.
Почему ты вернулся? спросила она.
Он зажмурился. То, что пригибало его к земле. То, что сжигало его изнутри.
Знание, ответил он. Знание должно быть передано.
У нее метнулись зрачки вверх, вправо и обратно; он прочел по этому движению, как она принимает решение, списывая себя со счетов во имя неназываемого должного; это тоже было неправильно, и он открыл было рот, чтобы сказать об этом, но Нимуэ покачала головой:
Что нужно делать?
Он поднес пальцы к виску.
Можно?
Можно.
Что-то сдвинулось. Мир изогнулся и пошел от них волнами, выворачиваясь наизнанку. Центр вселенной наложился на центр вселенной; «Внутри» и «Вовне» опять смешались.
Самоподобная система выгнулась, отражаясь в себе самой.
Нельзя вместить Истину; нельзя вместись Вселенную, но можно вместить чужую душу, равновеликую твоей и равновеликую всему миру. Черная дыра внутри это был всего лишь слот; всего лишь место для знания; то, что должно было быть заполнено для сохранения целостности.