Происходит это так. Немец осматривает больного и если он, по мнению немецкого врача, подлежит выписке, то его тут же с постели хватают немецкие солдаты и уводят. Таким образом, идёт отбор в концлагерь. Если немец считает, что лечение будет долгим, то такого больного «выписывает» эсесовский офицер. Он достаёт парабеллум и тут же на койке расстреливает раненого.
За больных часто вступается главный врач госпиталя, он спорит с немецким врачом и иногда ему удаётся отстоять больного и последнего не отправляют в концлагерь или не расстреливают. Но это происходит реже, чем бы хотелось.
Два раза при таких выписках на соседних койках со мной расстреляли тяжелораненых. Моим же спасителем всегда выступал главный врач. Однажды, немецкий врач, осмотрев мои ноги, скривил рожу и покачал лысой головой, дескать, лечение затянется надолго. Эсесовец сразу расстегнул кобуру и достал пистолет. Главный врач в это время, буквально загородил меня телом и так стал убедительно доказывать немцам, что я скоро побегу и буду полезен Германии, что немецкий хирург с ним согласился и проговорил: «Пуст это будет под ваш ответственен», потом что-то быстро сказал эсесовцу. Офицер не глядя, произносит: «Если при следующей выписке этот больной будет лежать на койка, то я его пристрелю». Возможно, он и исполнил бы своё слово, но при следующей выписке был другой эсэсовский офицер и он ничего не знал об обещании первого.
Везение восьмое
Выздоровление ног идёт медленнее, чем бы хотелось. Идут дни, недели, а я всё не могу ходить. Следующая выписка почему-то происходит ночью. Такого никогда не было. Неожиданно в темноте раздаются голоса команд немецких унтеров, палату освещают фонариками, в неё вбегает несколько автоматчиков, входят эсэсовец и немецкий врач. Сердце у меня оборвалось, такая выписка не сулит ничего хорошего. И тут я немного обрадовался немецкий врач был другой и эсэсовец тоже. «Может быть, и не пристрелит», мелькнула мысль.
На этот раз выписка происходит проще и интенсивнее. Солдаты ставят больного на ноги, и если он не стоит нужное время, то его пристреливают, а если, хоть стонет, но стоит, то решет немецкий врач. Хорошо, что моя койка находится в середине палаты, а не у входа, можно понять, что к чему?
При осмотрах первых больных я сразу сориентировался, как надо действовать. Хорошо ещё, что немецкие солдаты сами ставят больных на ноги. Я встать самостоятельно на ноги просто не в состоянии. К моей койке подходит главный врач и шепчет: «Крепись дружище, хоть умри, но стой.». И я выстоял. Подходят солдаты и ставят меня на ноги. От боли в глазах стоят красные и фиолетовые круги, мутится сознание. Я не помню, как солдаты бросили меня на постель и не слышал, как немецкий хирург произнёс слово «ГУТ», а эсэсовец прошёл к следующей койке.
И на этот раз смерть с косой прошла мимо меня. Утром ко мне подошёл главный врач и сказал, что из их концлагерной больнички мало отправлялось людей в концлагерь, заподозрили неладное и совершили ночную медицинскую облаву, поменяв и эсесовца, и немецкого хирурга. А ты молодец, хоть и сознание потом потерял, но эти секунды простоял, выдержал.
«Выдержал ли я это сам?» мелькнуло в голове, и впервые подумал об ангеле-хранителе.
Везение девятое
Через некоторое время я начинаю потихоньку передвигаться. Выписывают опять больных прежний доктор и прежний эсэсовец. Почему я говорю больных, потому что их всех надо ещё лечить. Меня главный врач немцам не показывает он меня и других, таких же, как я, прячет на чердаке больницы. Там мы забираемся в дощатые короба карнизов, что служат снаружи обрамлением крыши. Когда меня первый раз санитары запихнули на чердак и велели прятаться в коробах карнизов, то они оказались уже почти все заняты. Я всё же нашёл свободное местечко, втиснулся в короб и затих.
Немцы, как обычно, в своей манере провели выписку, затем солдат по лестнице поднялся, заглянул на чердак, разрядил по чердаку магазин, потом походил по больнице, пострелял ещё по затемнённым местам и фашисты уехали. Все, кто прятался в коробах, остались живы.
После этого случая, я понял, какой великой души этот главврач госпиталя, хирург и мой земляк. Ходя по лезвию ножа, он умудряется обманывать фашистов. Он делает всё, чтобы сохранить как можно больше солдатских жизней.
Пришла дождливая осень. На улице ветер гонит опавшие листья. Я вижу в окно, как жители деревни, управившись с огородами и сделав все дела на полях, больше находятся в селе. Уже давно выкопана картошка, свезены с полос жёлто-зелёные тыквы, за дворовыми постройками стоят посеревшие и аккуратно уложенные копны сена, а меж домов и сараев плавает разлапистый, перемешанный с дымом из труб туман. За полем виднеются верхушки елового и соснового леса. Этот лес впоследствии и станет первым моим убежищем после побега.