Вечером того же дня соседка Вера, медсестра психбольницы, вернувшись с работы, сообщила нам, что Михаэль находится у них. Дом загудел, точно пчелиный улей: «Как в психушке?! Почему в психушке»?! Медсестра ответила: «Пока не знаю. Он поступил к нам вечером, я уже сдавала смену и торопилась на последний автобус».
Назавтра же я бросился в больницу, но к приятелю допущен не был. Мне объяснили, что вновь поступивший пациент проходит двухнедельный карантин. Дежурный врач меня заверил, что я не должен беспокоиться. Мой приятель помещен в отделение для «смирных», и ему созданы комфортные условия.
Только на пятнадцатые сутки мне все же удалось прорваться к Михаэлю. Встреча получилась бурной. Мы горячо обнялись.
Палата Михаэля мне понравилась.Из-под потолка струятся чарующие звуки Чайковского и Моцарта, на книжной полке рядком стоят «Декамерон» и Мопассан (адаптированная «Библиотечка старшеклассника»), Ильф и Петров, «Сказки народов мира», журнал «Сделай сам» («Серия советов юному умельцу») и, наконец, в конце сороковых имеющий оглушительный успех у советского читателя роман Василия Ажаева «Далеко от Москвы» (Видимо, испытывая ностальгические чувства по Москве, именно с Ажаева Михаэль принялся за книги).
Приятель потащил меня знакомиться с больничным двориком, огороженным глухим забором под колючей проволокой. Вдоль забора проходила следовая полоса, густо обсаженная кактусами.
В углу двора, в высоких кактусах, скрывалась территория Живого уголка с предупреждающей табличкой: «Внимание! Нервировать животных строго запрещается. С 14:00 до 17:00 в соответствии с распорядком дня, установленным администрацией больницы, у животных «Тихий час». Соблюдайте тишину! Нарушители режима содержания животных лишаются прогулок сроком на пять суток».
Я зачастил на свидания с приятелем.
Законопослушный Михаэль посещал вольер исключительно в утреннее время. Сразу после завтрака бежал к «Живому уголку» и пропадал там до обеда. Впервые в жизни, затаив дыхание, он наблюдал за тем, как совокупляются дикие козлы и козы. Поглазеть на это зрелище сбегались не только пациенты клиники, но и санитары, и медсестры.
По соседству, в специальной клетке, активно занимались тем же самым кролики.
А вот баран, судя по возрасту, старейшина Живого уголка, стыдливо отвернувшись от греховных сцен, демонстративно прятался в загоне.
Зрелище, действительно, было любопытным. Однако меня терзало главное: по какой такой причине Михаэля из аэропорта отвезли в психбольницу.
Я оттащил приятеля подальше от живого уголка и, отыскав скамейку, почти невидимую в кактусовых джунглях, потребовал ответа.
Я зарёкся никому об этом не рассказывать, признался Михаэль, но тебе откроюсь
Затравленно косясь на кактусовые заросли (слежка в клинике была тотальной), приятель перешел на шепот.
На допросе в аэропорту я не выдержал и раскололся. Признался, что лечу в Москву с целью совершить самоубийство и просить друзей предать меня кремации, а прах развеять над Москвой рекой.
Я онемел. Полез за сигаретой. Закурил.
Загаси немедленно! Воскликнул Михаэль. На территории больницы курить запрещено.
Ну, хотя бы отхлебнуть чуток из фляжки я имею право?! У меня с собой имеется
Даже и не вздумай! В клинике сухой закон.
Я с ума сейчас сойду! Сорвавшись со скамейки, я заметался по аллее, обдираясь о колючки этих проклятых кактусов.
Михаэль на ходу поймал моё запястье и железной хваткой притянул к себе.
Пойми ты, за тобой следят! Не успеешь ахнуть, как окажешься в смирительной рубашке.
Я вернулся на скамейку, рукавом вытер холодный пот со лба. На всякий случай отодвинулся от Михаэля. Признаюсь, я сейчас его боялся. Придя в себя, вновь затряс приятеля.
Но почему ты выбрал именно Москву, а не сделал это в Хайфе?! В конце концов, твой прах развеяли бы не над Москвой рекой, а над Иорданом
Думал я об этом, признался Михаэль. Но в Израиле не практикуется кремация. Здесь хоронят в землю. А с кладбищенской землей острая проблема. Вот покойников и селят в специальных нишах в кладбищенской стене. Я, конечно, понимаю раввинат Израиль не резиновый. Но и раввины должны меня понять: лежать замурованным в каменном мешке, одному, без воздуха, в полной темноте Я с детства темноты боюсь в закрытой комнате. Жива была бы мама, подтвердила.
И что теперь прикажешь делать? Спросил я у приятеля.