Говорит:
- Я прибыл сюда из будущего, понимаете, примерно из шестьдесят восьмого года. Две тысячи шестьдесят восьмого.
- Вот как? - усмехается мерзкий Димкин дядя. Сидит, важный, как будто сегодня кому-то вообще есть дело до органов правопорядка. Стокилограммовый кусок прошлого.
- Ага, так точно.
Фридман смотрит на Лану так, будто видит впервые.
- И Антон из вашего времени - это действительно другой человек. И я его правда не смог найти, просто думал, что кое-какие технологии, понимаете, технологии будущего, еще работают и я смогу запрограммировать ваше сознание таким образом, чтобы вы считали, что я говорю правду насчет близнеца. Насчет чего угодно. Глупо вышло.
- Антон, - не выдерживает Лана, мгновенно берет себя в руки. - Как видите, - оборачивается к Ларину и собирается сказать, что он узурпатор и тиран, дурак и...
- Я шучу, извините, - нелепо улыбается Фридман, и тут его словно подкашивает.
- Я его забираю! - кричит Лана, ей страшно даже смотреть на хозяина кабинета, но не смотреть нельзя. И Цезарь Геннадьевич, что удивительно, отводит взгляд первым.
Фридман бубнит что-то в бреду. На улице темно и страшно холодно. Лана успевает подумать, что в тот момент, когда она входила в участок, был яркий светлый день. Было страшно жарко, и как так...
- Антон!
- Я сейчас. Мне нужно.
Он плетется, как пьяный, а спустя секунду, за которую Лана не успевает сформулировать мысль, ее накрывает неприятная шевелящаяся темнота.
***
В самый первый раз было больше непонятно, чем страшно. Лана смотрела на Манохину и думала, что все это какая-то странная ошибка. Как в плохом дешевом кино.
- Где мы?
Жена Максима, неестественно худая, с жуткими черными глазами, возвышалась над привязанной к стулу Ланой и молчала, тяжело дыша.
- Анастасия, это ваш дом? Мы в вашем доме? Где мы, Анастасия?
Раньше Лана видела эту женщину всего дважды и не могла вспомнить голоса, повадок, особенностей речи, психометрик. Ничего. В тот момент, сидя пес знает где, голодная и напуганная, Лана впервые в жизни, пожалуй, пожалела о том, что не подключена... полностью.
- Ты была с убийцей, - выдохнула наконец Анастасия. - Я не могу понять, что происходит. Я не могу понять. Не могу понять. Я... Их много. Они повсюду. И знаешь...
Молчит. Долго и молча глядит в стену над головой Ланы, будто превратившись в восковую фигуру.
- Анастасия?
- Что? Где я? - испуганно оглядывается, а потом глаза опять темнеют. - Ты убийца!
Смотрит на Лану в упор, да так, что ту пробирает дикий, животный ужас.
- Если ты с ними, значит, ты тоже убийца. Ты сказала им убить моих мальчиков. Ты им велела. Ты виновата.
Она говорит так, будто в первую очередь пытается убедить в этом саму себя.
- Настя, - Лана старалась говорить спокойно, как учили. - Объясните мне, пожалуйста, что случилось. Почему вы считаете, что я в чем-то виновата?
Манохина огляделась.
- Максим все знал, понимаешь? Все знал. Он готовился. Он знал. Он видел вас всех насквозь.
В помещении пахло ржавчиной и потом. У Ланы сильно затекли руки.
- Что мне делать? - спросила Анастасия. - Что мне делать с ними?
Но Лана не успела ответить: Манохина с размаху, что было сил ударила ее по голове рукояткой ножа. Во второй раз рядом на стуле оказался Антон. Лана плакала. Дышать было тяжело. Кажется, она простыла.
- Анаста...
- Заткнись и посмотри. Посмотри на него. Ты видишь?
Не спорь с сумасшедшими. Никогда.
- Вижу, - Лана шмыгнула. - Я вижу.
- Что ты видишь?
Анастасия низко наклонилась и ее лицо оказалось в сантиметре от лица Ланы.
- Кого ты видишь?
- Это... - главное не начать плакать, не плакать, - это Антон Фридман.
Опять боль и темнота. В третий раз все повторилось. Лана опять пришла в себя, - на сей раз чуть раньше, пока Манохина волокла ее на кухню, - огляделась и увидела Антона.
- Ты видишь? - спросила Анастасия.
- Да, Настя. Да, я вижу.
- Кого ты видишь?
- Анастасия...
- Кого ты видишь? Кого!?
Лана помимо воли бросила взгляд на связанного Фридмана. В прошлый раз, кажется, он выглядел более уставшим...
- Я не...
- Кого ты видишь!? - завизжала Манохина. - Ответь мне, ответь, кого именно ты видишь. Кто это?
- Это Антон Фридман.
Манохина улыбнулась, жутко, медленно растянув почти бескровные губы.