«Ваши зубы - залог успеха» - гласила надпись над головой приятной блондинки в белом халате. Ларин усмехнулся.
- И действительно, - сказали справа. Ларин едва не вздрогнул, из-за чего немедленно разозлился на себя. Рядом, оказывается, сидела женщина за тридцать, неаккуратная, но красивая. На ней была неопределенного цвета кофта и черные штаны, обтягивающие не такие уж и аппетитные формы.
- Какое отношение зубы имеют к успеху?
Чтобы ответить что-нибудь и не нагрубить, потребовалось полминуты.
- Ага, - бросил Ларин и потер щетину.
- Главный миф капитализма, - продолжала женщина, - знаете, в чем он состоит?
Пригнулась, и зачем-то перешла на полушепот:
- Ты можешь заработать столько, сколько хочешь. Понимаете?
- И?
- Что «и»? Это вранье. Бедные беднеют, богатые богатеют. Так работает капитализм.
От неловкой необходимости ответить избавила открывшаяся дверь. В приемную вышла девушка в короткой юбке.
- Ларин! - сказала, а после, поискав глазами, добавила: - Цезарь Ларин. Проходите, пожалуйста.
Зуб заныл. Ларин коротко кивнул капиталистке и пошел в кабинет врача.
- Какое интересное у вас имя, - бросила девушка, пропуская Ларина вперед, - иностранное?
- Ага.
- Здравствуйте.
Низенький лысеющий мужчина в халате широко улыбнулся. В кабинете пахло хлоркой и кварцем, хотя, казалось бы, будущее и все такое.
- Проходите! Садитесь, пожалуйста.
Врач вколол обезболивающее и боли не стало. Разве что странно, подумал Цезарь, что какой-то мужик копается у тебя во рту.
- Ну вот и все! Два часа не кушать, хорошо?
Врач был похож на робота. В детстве Ларин ненавидел всех врачей, а зубных и подавно. Он плохо переносил любую боль и поэтому заставлял себя ее испытывать. Отец говорил - Неси ремень, сучонок! - что человек растет, только переступая через себя. Наркоз, кажется, еще не перестал действовать - стоя в пробке напротив большого развлекательного центра, Цезарь увидел в толпе Фридмана. Опять. Другого Фридмана.
Безумец, который, словно кролик, трясся от страха в каталажке - одно, а людей с железными руками не бывает... Конечно, это наркоз. В первый момент Фридман даже хотел выйти из машины и догнать "двойника" (брат-близнец, ага), но быстро одернул себя.
***
В кабинете Цезаря ждал Димка. Настроение у Цезаря по пути в участок стало хорошее (за исключением, конечно, но это наркоз), и потому ругаться он ни с кем не хотел: ни с племянником, которому сто раз говорилось, что никаких «вопросов» дядя решать не будет, ни с секретарем, который под страхом смерти не должен был никого пускать в кабинет в отсутствии хозяина.
- Привет, Димон! Как дела?
Цезарь походя хлопнул племянника по плечу, обошел стол и сел на свое место.
- Зачем пожаловал?
Димка был похож на алкоголика, которому стыдно, но сейчас все равно (опять) придется просить милостыню.
- Дядя Цезарь, тут серьезное дело. Мне просто пойти больше не к кому. Я помню, вы...
- Да говори уже, не юли. Чего нужно?
Димка быстро облизнул пересохшие губы.
- Лана пропала. Вы помните Лану, дядя Цезарь? Моя девушка, я вас знакомил.
- Конечно, помню.
Цезарь улыбнулся, дай, думает, ткну в то, что феминисткам помощь мизогинов не нужна, но Димка, осмелев, перебил:
- Так вот, - быстро облизнул губы, шмыгнул носом, - уже четыре дня ни слуху ни духу. Я помню, вы говорили, что меньше трех суток состава преступления нет или... ну, в общем. Четыре дня. Один раз получилось дозвониться - и какой-то гул, голоса какие-то... Никто из общих друзей не знает, где она. А она, она же еще психолог, работает в церебральном комитете, там, знаете, там есть центры психологической помощи типа анонимных алкоголиков.
- Гештальт-терапия, - зачем-то вспомнил Ларин.
- Ага, точно. А вы... Дядя Цезарь, помогите мне, пожалуйста, ее найти. Вы мне поможете?
Цезарь помолчал, переваривая информацию.
- Где она живет? Может, просто не хочет с тобой говорить - да и все дела. С родными связь поддерживаешь?
Димка сжал и разжал дрожащие пальцы.
- Нету у нее родных, дядя Цезарь. Сирота она. Дом закрыт, говорю же. Соседи ее не видели четыре дня.
- Заявление написал?
- Что?
- Что «что»? Заявление написал, спрашиваю? Или сидел, меня ждал? Чтобы я что?
- Да какое заявление, дядя Цезарь?