У русской истории склочный характер, поэтому свои заметки «на полях» она делает шершавым языком судебных протоколов. История России это история резонансных судебных процессов: над Засулич, над Бухариным, над Бродским, список может быть бесконечным. История современной России не исключение, она проходит пунктиром от «дела ЮКОСа» через «дело Магнитского» к «делу Навального» и далее уходит за горизонт в неизведанное. По содержанию обвинительных заключений в России различают эпохи.
Ситуация, сложившаяся в правоприменительной практике последних лет, становится известной широкой публике через так называемые резонансные дела судебные процессы, привлекающие всеобщее внимание и широко освещаемые средствами массовой информации. Бытует мнение, что резонансные дела не отражают в полной мере положение дел в российском судопроизводстве и реальная картина правоприменительной практики сильно отличается от той, которую можно наблюдать на примере громких дел. В действительности, если здесь и есть различие, то скорее только в худшую сторону, ибо общественное внимание заставляет зачастую полировать действительность, заботясь о презентабельности процессов. Резонансные дела являются скорее не отклонением от нормы, а экстрактом, «горькой настойкой» из российской правоприменительной практики, анализируя которую можно определить основные тенденции ее развития.
Так же как и все несчастные семьи, все резонансные дела «юридически несчастливы» по-своему. Каждое из них имеет свою правовую предысторию, особенную политическую природу и неповторимую процессуальную судьбу. Но тем не менее в каждом из них можно усмотреть проявление неких общих закономерностей, тенденций в развитии правоприменительной практики. Именно под этим углом зрения, под которым на примере резонансных дел можно лучше рассмотреть, как особенное отражает общее, эти дела представляют интерес.
«Дело ЮКОСа»
«Дело ЮКОСа» по сути, дело Михаила Ходорковского является «ветераном» репрессивного судопроизводства. Оно заложило ряд трендов, которые в дальнейшем стали визитной карточкой российского правосудия. В первую очередь оно стало торжеством селективной юстиции, так как Ходорковский и его компания оказались практически единственными пострадавшими (в своей весовой категории) за действия, которые носили общераспространенный характер. Не менее важной «новацией» стало использование уголовного судопроизводства для перераспределения собственности. Ни до, ни после «дела ЮКОСа» рейдерская природа российского правосудия не проявляла себя в таких масштабах. По сути, это дело сформировало «правовую схему» и создало прецедент для «серой реприватизации». Менее бросается в глаза, но имеет, может быть, даже большее значение, другое изобретение объявление когда-то правомерных практик задним числом неправовыми и преступными. Оно может претендовать на русский «полицейский Оскар». Примененный впервые на таких «больших числах» в деле Ходорковского, этот прием стал впоследствии основой десятков тысяч других уголовных дел.
Став старожилом российского юридического рынка, «дело ЮКОСа» не переставало удивлять экспертов. Уже после освобождения Ходорковского из тюрьмы из недр этого дела появилась на свет технология использования уголовного преследования инакомыслящих под предлогом борьбы с отмыванием денег. И, конечно, все это время «дело ЮКОСа» продолжает демонстрировать юридическую беспомощность и практическую бесполезность высших судов в России и вообще надзорного судопроизводства в делах, где предполагается наличие политической составляющей.
Высшие суды, в первую очередь Верховный суд РФ и Конституционный суд РФ, стали постфактум, с большим опозданием, признавать, что при рассмотрении дел в судах первой инстанции и в рамках апелляционного и кассационного производства имели место нарушения норм материального и процессуального права. Кроме того, применяемые законы были интерпретированы судами таким образом, что правоприменительная практика приобрела в целом неконституционный характер. Однако эти «откровения» высших судов, постановления которых вроде бы обязательны для судов низших инстанций, не имеют никакого практического значения и не приводят к пересмотру ранее принятых судебных актов. Все это, по моему мнению, очередной раз свидетельствует о том, что реальная правоприменительная практика замкнута в России не на высшие суды, а на исполнительную власть, которая и венчает в действительности судебную пирамиду.