Во-первых, при своем рождении европейский конституционализм был скорее либеральным, чем демократическим. Конечно, он апеллировал к народу как источнику государственного суверенитета, но что такое «народ», в старой Европе понимали по-своему. Отцы-основатели были весьма трезвы в оценке народных добродетелей и проводили строгую границу между толпой и гражданским обществом, только за последним признавая «народные» привилегии. Народовластие, которое так любят поминать всуе в России, никогда не мыслилось в Европе как власть массы. Народ в конституционном понимании есть совокупность граждан, а не совокупность жителей. Гражданственность есть особая связь человека с обществом, которая только и дает отдельному человеку возможность считаться частью народа в конституционном смысле слова. Прошли десятки, а в некоторых случаях сотни лет, прежде чем западный конституционализм пополнился институтом всеобщего избирательного права, уравнявшего членов общества в своих политических правах. Все эти годы на Западе не прекращалась интенсивная работа по культурной перекодировке общества, подготовке его к демократическому конституционализму.
Во-вторых, с самого начала западный конституционализм был «государственническим». Конституционные идеи в Европе развивались одновременно с развитием современной европейской бюрократии (и одновременно с развитием современного капитализма). Поэтому с первых же шагов конституционализм позиционировался как доктрина установления общественного контроля над бюрократией, а не как доктрина ее устранения или замены чем-нибудь «лучшим», например «народным самоуправлением». В строгом смысле слова конституционализм как был, так и остается не учением о власти, а учением о контроле над властью. Создатели конституционного учения не подвергали сомнению ценность государственной власти (как в социальном, так и в политическом отношениях). Они рассматривали государство и его воплощение «государственную бюрократию» как цивилизационное достижение. Сильная и эффективная государственная власть есть свидетельство общественного прогресса. Поэтому конституционное учение было учением о замене слабой и неэффективной абсолютистской государственной модели Средних веков на сильную и эффективную модель национального государства Нового времени.
В-третьих, архаичная государственность с присущими ей примитивизмом, грубостью и невежеством была в существенной степени преодолена в Европе к тому моменту, когда там начали активно развиваться конституционные идеи. Конституционалисты имели перед собой в качестве «антитезы», не варварское государство, а феодальный абсолютизм, который, несмотря на всю заслуженную критику, в институциональном отношении был гораздо более развитым государственным строем, чем, например, современное российское государство. Знаменитый процесс Фуке, случившийся во Франции в XVII веке, имеющий во всех отношениях много сходства с «делом ЮКОСа», продемонстрировал, однако, гораздо бóльшую независимость суда от государства и гораздо более высокий уровень юридической культуры судей, чем то, что более трех веков спустя пришлось наблюдать в России. Именно в утробе европейского феодального абсолютизма, вынесшего на себе основное бремя забот по переработке традиционалистского государства в организованную бюрократию, сформировались зачатки тех институтов, которые позже вошли в конституционную систему как ее неотъемлемая часть. Так или иначе задачи борьбы с дикостью в ее самой непритязательной и непосредственной форме перед европейскими конституционалистами изначально не стояло. Этот вопрос был снят предыдущими поколениями.
На Западе конституционализм (как и многие другие попавшие сегодня под санкции товары) является натуральным продуктом. Во всех других местах, включая Россию, он появляется как продукт переработки. Переработка может быть качественной и некачественной в ходе нее зачастую происходит не просто уничтожение авторской «прошивки», а полная подмена оригинального культурного контекста на местный, «доморощенный» подтекст. В итоге с конституционными идеями происходит то же, что и со знаменитыми «импортозамещательными» таблетками в миниатюре Михаила Жванецкого «точно по формуле СНЗСОС2Н5 плюс метилхлотилгидрат на пару не помогает, а точно такая же швейцарская сволочь эту бациллу берет и что, собственно, противно, названия у них одинаковые».