Вопреки распространенному мнению, власть достаточно чутко реагирует на изменение «политического фона», режим приспосабливается к новым историческим условиям и разнообразит свое политическое меню. Те, у кого скопились определенные «инерционные» ожидания в преддверии нового политического цикла, кто ждет от Путина прямолинейных действий, кто полагает, что новый «план действий» станет калькой предыдущих политических кампаний, могут оказаться разочарованными.
У Путина, похоже, более серьезные амбиции, чем просто желание «подольше» побыть у власти. Он хочет сделать созданный им режим политически «бессмертным», он хочет обеспечить преемственность политики в случае ухода из власти, он хочет застраховать себя и свой клан от политических рисков на длительную перспективу. Для этого ему мало подписать очередной политический «брачный контракт» с избирателями ему нужно жениться на России по любви. А это уже совершенно другая игра.
Путин хочет продолжать пользоваться всеми теми преимуществами, которые дает ему «мобилизационная политика», рожденная из контрреволюции 20132014 годов, и одновременно хочет избавиться от тех ограничений, которые мобилизационная повестка накладывает на деятельность его администрации. Ему хочется воссоздать СССР, одновременно снизить градус конфронтации с Западом до комфортного уровня и восстановить диалог с элитами. Он намерен, как и прежде, полностью контролировать общество при помощи мощнейшего репрессивного аппарата, но при этом он желал бы видеть в лице «придушенного» им общества «партнера», на поддержку которого в критической ситуации можно рассчитывать.
Не вызывает сомнений, что одной из задач новой кремлевской администрации является расширение социальной базы режима за счет возвращения лояльности «образованного класса». Власти надоело стоять на одной ноге в «позе цапли», опираясь преимущественно на поддержку маргинальных «черносотенных» элементов. Она хочет как можно быстрее повысить свою устойчивость, опустив затекшую вторую ногу, и с этой целью, не прекращая репрессий, начинает активно заигрывать с общественностью, посылая ей весьма смутные, но обнадеживающие сигналы.
Все это придает политике Кремля отчетливо выраженный эклектичный и даже параноидальный характер. Одной рукой режим продолжает завинчивать гайки, раскручивая маховик террора (все более напоминающего внешне «чистки» 30-х годов прошлого века, но пока не дотягивающего до них по масштабу). Другой рукой режим рисует перед обалдевшим обывателем радужные перспективы грядущей «оттепели» и даже разрядки, имитируя подготовку каких-то глобальных и сверхъестественных реформ (с помощью различных демократических симулякров). При этом новая политическая риторика накладывается на старую политическую практику как дешевый «новодел» на древние фрески. Стоит только колупнуть верхний слой политической краски, и старые художества тут же явятся на свет Божий.
Россия сегодня напоминает бронепоезд, который пытается двигаться сразу по двум разбитым колеям. Здесь все смешалось пытки в тюрьмах и заигрывание с интеллигенцией, бомбежки Алеппо и флирт с новой администрацией Трампа, расставание с «питерским» кланом и возвышение Сечина. Это мир политической эклектики, сколотый Путиным как булавкой, на которой все пока только и держится. Потребуется немало времени, пока лоскуты соединятся во что-то цельное и органичное, что может быть жизнеспособным без булавки
Глава 24. После Путина. Человек, сидящий верхом на турбине
В ранней юности один из друзей семьи, последовательно прошедший ад немецких и сталинских концлагерей, тайком дал мне почитать «Один день Ивана Денисовича». С тех пор много лет я жадно читал все, что мог найти о Сталине, о лихих годах террора и о «культе личности»: письмо Раскольникова, дневники Шаламова, воспоминания Эренбурга. Читал много и бестолково, по крупицам собирая представление о той трагической эпохе. Но, когда страна разодрала себя в кровь в разоблачительном зуде, я потерял к Сталину интерес. Не потому, что я его полюбил или простил, а потому, что он перестал быть для меня загадкой. Мое мнение об «отце народов» сложилось, а изматывать себя перечитыванием душераздирающих подробностей террора я не считал нужным. Нечто подобное случилось с моим восприятием Путина. Он перестал быть для меня загадкой. Загадкой остается лишь то, что будет после него.