Дальнейшие поиски прервал скайп-звонок. Инга улыбнулась, приняла вызов.
Привет, мам! мальчик казался хмурым, смотрел, как всегда, в сторону, но сидел, повернувшись чуть боком.
Здравствуй, сынок! Инга наклонилась к экрану, вглядываясь в изображение. Как ты?
Все очень хорошо.
Правда?
Правда
Алекс с видимым усилием посмотрел прямо в объектив камеры и задержал взгляд на пару мгновений, но сразу же отвернулся.
Может, расскажешь?
О чем?
О том, что у тебя на левой щеке.
Мальчик коснулся ссадины на скуле, поморщился.
Случайно получилось, виновато произнес он.
Так, подбодрила Инга, а подробнее?
Алекс завис и молчал почти минуту, неотрывно глядя куда-то в сторону. Потом тихо промолвил:
Халед
Какой Халед? Тот, что из Ирака?
Ага обругал меня. Аутичным расистом. Я назвал его тупицей. Он меня ударил.
Вновь молчание.
А ты? Подлокотники кресла жалобно скрипнули под пальцами Инги. Она подсказала: Пожаловался фрекен?
Мальчик помотал головой.
Ударил. Тоже.
Инга с трудом удержала ругательство, вдохнула и выдохнула.
Он опять, продолжал рассказ Алекс, поглаживая разбитую скулу, и я опять. Сильно. Много.
О господи Алекс, ну как же так!
Он дернул плечами, поник.
И что потом?
Скорая приехала. Потом полиция. Папа пришел в школу. Завтра снова пойдет.
Инга откинулась на спинку кресла, закрыла глаза. Внутри все сжалось, сердце застучало. Миг спустя она подняла веки, встретила пристальный взгляд синих как небо глаз, который тотчас уплыл в сторону.
Прости, мам.
Инга снова прильнула к экрану, заговорила, но голос зазвучал резче, чем хотелось:
Сынок, разве мы с папой не учили тебя, что драться нехорошо? Разве папа тебе не объяснял, что, если у тебя конфликты в школе, необходимо жаловаться учителям?
Он виновато покивал, но промолчал. Инга собралась попросить его позвать папу, чтобы обсудить ситуацию, но мальчик вдруг выпалил:
Разве ты не говорила, что каждый человек должен уметь защищать себя?
Инга обомлела, растерялась, не зная, что ответить на фактически верное замечание. Да, говорила, и не раз. Саму такой растили родители, и, оглядываясь на свою жизнь, Инга признавала, что они в выборе нравственных ориентиров для своей дочери не ошиблись. Хоть и не все было гладко в ее отношениях с отцом и покойной матерью, за такое воспитание она не могла испытывать к ним никакого иного чувства, кроме благодарности.
Растя ребенка в Швеции, Инге вечно приходилось искать компромисс между тем, что считала правильным сама, и теми ценностями, которые считало правильными общество и, прежде всего, государственная система, поставившая во главу угла идеалы толерантности и политкорректности. Инга ничего не имела против этих практик, но считала, что они давно превратились из терпимости к иному образу жизни и из элементарного желания не обидеть в пропаганду двуличия и лицемерия. Искать компромисс и сохранять баланс эти стремления определяли чуть ли не каждое слово или действие в процессе воспитания сына. Теперь же стало очевидно, что в этих поисках она потерпела фиаско.
А еще ее учили, что близким лгать нехорошо.
Ты прав, сынок, собравшись с духом, ответила она, если не было иного способа решить конфликт и защитить себя, то ты поступил правильно.
Почему тогда плачешь, мам? Алекс вперил испытующий взгляд в объектив, приблизил лицо.
Инга и не заметила, как уронила слезу. Хорошее качество видеосвязи бывало порой так не к месту.
Прости, Алекс, просто мне
Стыдно? За меня стыдно?
Что ты! В том, что ты сделал, нет ничего постыдного, ты же защищался
Дело не в этом. Не в том, что я сделал.
А в чем же? Инга непонимающе нахмурилась, быстрым движением смахнула слезы с ресниц.
Мальчик насупился, угрюмо молчал.
Ты меня стыдишься, произнес он наконец, и по тону было не понять, вопрос ли это.
Алекс
Стыдишься, повторил он, на этот раз увереннее. Всегда стыдилась.
Нет, что ты
Потому и уехала!
Скайп тренькнул и отключился. Инга осталась сидеть неподвижно, тупо уставившись в экран. Минуту спустя, сбросив оцепенение, медленно потянулась к сигаретам и зажигалке.
9
От Рогова не было вестей три дня, за это время Инга набрала его номер, наверное, раз пять или шесть. Не то чтобы ей не терпелось узнать содержание его разговора с родителями погибшей студентки: вне всяких сомнений, они расскажут о сиреневых полосках, если их дочь была откровенна, а если скрытничала то ни о чем ином, кроме общего описания ее ночных страданий. Однако Алексей вел себя странно. Да, его отстранили от дела, но ведь он к нему проявлял искренний интерес неужели теперь ему не хочется узнать, как прошел сеанс полисомнографии с Шипулиным? Конечно, подробности недавнего происшествия легко почерпнуть из новостей, но отказываться от возможности получить их из первых рук так на него не похоже.