– Не надо щадить Белотелова, ни за что не надо щадить!
Но мама даже не обратила внимания на ее слова и продолжала:
– Вас исключили из партии… Но документы-то потеряли не вы, а он! И уж, если на тс пошло, Павел Васильевич, я не верю ему. Не верю в странную историю с портфелем, не верю о то, что Лева Гомзин – вор. Ни во что в этой белотеловской истории я не верю…
– Мария Ефимовна! – опять не удержалась Белка и вставила словечко. – А вы сходите в НКВД… Там есть капитан Любомиров… – но тут Белка опомнилась и прикусила язык.
– …и в благородство Белотелова я не верю, – продолжала мама. – Он рассказывает теперь, что не хотел вас подвести. Потому и говорил в милиции, что в портфеле были не документы, а деньги. Предположим, вранье в милиции и было вызвано у него благими намерениями, хотя что хорошего, если человек скрывает от милиции правду! Но почему он вам-то сразу не объяснил, что документы похищены?
– Не хотел расстраивать, – неуверенно ответил дядя Паша. – Надеялся найти документы.
Жалко, не было при этом разговоре меня! Я бы открыл глаза дяде Паше! Он бы тотчас увидел, какую змею пригрел! Белотелов ведь не только нас с Левкой оклеветал, а еще подвел своего лучшего друга под исключение из партии. Подожди же!
А Белка стояла на пороге и не знала, как ей ловчее подсунуть записку и уйти. Наконец стоять непрошеной гостьей в чужой квартире стало совсем неудобно, и Нюра сказала первое, что пришло в голову:
– Мария Ефимовна! Я нечаянно оставила у вас фотографию Лемешева… Разрешите, я ее поищу…
Мама разрешила. Белка для вида покопалась в книжках на столе, положила на самое видное место свою записку, сказала:
– Ну, нашлась фотография! – и выскользнула за дверь.
Успокоительные записки у Белки были приготовлены для всех, и она отправилась по адресам. Левкиной мамы дома не было, поэтому Белка сунула записку Гомзиным под дверь. У Кожедубовых дома сидела младшая сестренка Димки. Белка выспросила ее обо всем, а потом, убедившись предварительно, что девочка еще не умеет читать, отдала ей записку и попросила передать маме.
Но все-таки и теперь Белка уехать из города не могла, ей было жаль Левку: он будет спрашивать про маму, а она с ней даже не встретилась. Тут она вспомнила про моих верных людей и, отыскав недостроенный дом, полезла на чердак. Доски, которые я заблаговременно приготовил, сохранились. Белка выложила из них на окне сигнал и стала ждать.
Начинало уже темнеть, а на сигнал никто не являлся. Белке страшно было сидеть одной на чердаке, она спустилась и стала ждать в подъезде.
Вот тогда-то и произошло еще одно приключение, может быть, не менее интересное, чем все наши похождения в Золотой Долине.
Не успела Белка оглядеться в темном подъезде, как в дверь вошел человек, только не Никита Сычев, а кто-то большой и толстый. Белка испугалась, как бы не стали допрашивать, зачем она сюда забралась, и юркнула за штабель кирпича.
Толстый человек стал совсем рядом и тяжело дышал. Потом она услышала, как в подъезд снова вошли.
– Наконец! – сказал толстый. – Где был? Я к тебе два раза днем заходил. Опасно, а пришлось оставить записку.
– Ходил в свои владения, – ответил тот, который вошел позже.
– Принес?
– Принести-то принес, – начал мямлить второй, – но за такую цену я не согласен.
– Триста тысяч рублей мало? – удивился толстый.
– А что твои рубли? Немцы все равно придут. Рублями сундуки оклеивать будут.
Белка так и затрепетала от негодования: что же это за человек, для которого и советские рубли уже не рубли?
А толстяк продолжал:
– Не хочешь на рубли, получай долларами.
– Сколько?
– Пятьдесят тысяч…
– Нет, брат, ищи дураков в другом месте. Меньше, чем за сто тысяч не уступлю.
– Послушай, Белотелов, – вышел из терпения толстый, – что ты торгуешься, как баба на толчке? Это же – доллары!
– Но ты не забывай, что ты покупаешь, – возразил Белотелов.