Со стороны реки доносилось журчание струй. Над нами пролетела тень, и через минуту послышался крик козодоя. Потом как закричит кто-то, как захохочет, у меня так и пошли мурашки по телу…
Никаких шагов больше не было слышно, и мы пошли к темневшей неподалеку хижине. В ней никого не оказалось.
– Левка! – тихо позвал я.
Федор Большое Ухо вылез из кустов, растущих рядом с хижиной.
– Ты что же не разводишь огонь?
Левка махнул рукой, вытер рукавом слезы и забормотал, срываясь на плач:
– Какой тут огонь!.. Не знаю… как жив… остался.
В сумерках Левка услышал недалеко от хижины выстрел и отчаянный собачий визг. Через несколько минут к хижине приползла Мурка. Она была вся в крови и уже не держалась на ногах. Левка наклонился к ней, хотел взять на руки, но собака перевернулась на спину, лизнула Левку в лицо, несколько раз шевельнула хвостом и затихла.
Вскоре Левка увидел, что от опушки к нему направляется старик. Он был с ружьем и нес его перед собой так, как носят охотники, готовые каждую секунду вскинуть и выстрелить.
Левка не стал ждать этого, бросился в лес. Старик тоже побежал за ним, но Федор Большое Ухо лег в ямку и притаился в ней, как кролик. Он слышал – под ногами старика трещали ветки, шумели кусты. Временами негодяй подходил совсем близко. Левка не выдержал пытки, на четвереньках пробежал несколько шагов и улепетнул к речке. Там, спрятавшись под обрывом, выждал, когда старик уйдет к своей норе, и только тогда вылез из-под обрыва, стал ждать нас в кустах.
Мы стояли и совещались в темноте. Я так разозлился на старика, что решил сегодня же ночью его поймать. Мы уговорились так: я залягу где-нибудь недалеко, а ребята в хижине разожгут поярче костер и посадят у огня чучело, смахивающее на человека. Сами лягут на нары и будут ждать моего сигнала. Как только этот тип появится, мы мигом его заарканим.
Расчет у меня был простой. Раз уж старик уничтожил собаку, которая помешала ему напасть на нас утром, теперь он обязательно придет к хижине ночью, чтобы расправиться с нами. Откуда ему знать, что один из нас будет сидеть снаружи и подкарауливать? А насчет чучела у костра – это обычная индейская хитрость, на которую попадались и не такие злодеи.
Я выполз из хижины в засаду. В руке у меня были лассо с петлей на конце и топорик. Первый раз в жизни я всерьез полз по-пластунски. Думаю, никто из пластунов так плотно не прижимался к земле, как я в ту памятную ночь. Мне все представлялось, что старик меня видит и уже заносит надо мной нож.
Когда я оглянулся, хижина уже осветилась: ребята разожгли костер. У огня сидел здоровый дядя, и всякий, кто не знал, что это чучело, решил бы, что это – настоящий человек, который немного вздремнул.
Повернувшись лицом к хижине, я стал наблюдать. Огонь от костра ярко освещал все кругом, и видны были каждая травинка, каждый камешек на земле.
«Ну, – думал я, – приходи. Теперь от меня не скроешься…»
Ни Димка, ни Левка у огня не показывались, но я чувствовал, что они не спят.
Иногда костер вспыхивал ярче – это ребята, не обнаруживая себя, подбрасывали в огонь дрова.
Было уже за полночь. Ручка ковша Большой Медведицы спустилась вниз, над восточным краем неба засверкали веселой кучкой Стожары (Сергей Николаевич говорил нам, что это верные признаки близкого рассвета [41] ). Потом где-то залепетала птичка. Вот неугомонная! Чего ей не спится? Ведь никакой злой старик ее не подкарауливает, – спала бы себе да спала, подвернув голову под крыло…
И тут я услышал за собой осторожные, редкие шаги. Еще плотнее прилег к земле, втянул голову в плечи. Мне казалось, что он сейчас наступит прямо на меня, но старик прошел рядом и остановился. Я бесшумно пополз за ним.