Вот так теперь и живем втроем, не муж и жены, и не совсем начальник и подчиненные. С утра ездим на студию звукозаписи, потом домой, ия пишу книгу. Вернее диктую. Два часа в день на книгу это много. Как минимум половину авторского листа за день как нечего делать. Завидуйте, хейтеры будущего! Писайте кипятком, кидайтесь прошлогодним дерьмом! Да, я умею писать быстро и хорошо.
****
Этим утром я проснулся с ощущением праздника. Двадцатое апреля 1972 года, четверг. Весь народ страны в поте лица зарабатывает свой кусок хлеба (время десять часов утра!), а я валюсь на кровати, потягиваюсь и смотрю в окно. Кстати, пора бы уже и кондиционеры поставить на кухню и в спальню. Скоро жара начнется. Конечно, в высотке это не так заметно, стены толстые, нопривык я к холоду во время жары и своим привычкам изменять на намерен. А на улице уже двадцать градусов! Теплынь! Солнце! Травка зеленеет! Ночью еще холодно, да, но днем уже просто лето.
Через два дня, двадцать второго апреля, в день рождения Ленина, мне будут вручать знак лауреата Ленинской премии. И на книжке Сберегательной кассы у меня прибавится еще десять штук денег. Это неплохо, хотя денег у меня и без того куры не клюют. Миллион с чем-то там на книжке Сберкассы, и еще столько же (или даже побольше) «чеками» Внешпосылторга. За эти чеки можно покупать в сети магазинов «Березка», и кстати сказать есть у меня такая мыслЯ надо спихнуть чеки по любой разумной цене. Если все пойдет так, как планируется скоро этими самыми чеками можно будет растапливать печи. Исчезнут «Березки», как исчезли они в моем времени, в моем мире. Эти магазины могут существовать только в условиях тотального дефицита. А когда каждый может купить все, что угоднону, тут понятно.
А пока что я сложил эти бумажки в сервант, и теперь они лежат там, увязанные ровными пачками. И пусть лежат. На днях придумаю, кому их сплавить. Мне такое количество чеков не нужно. Пустая бумага. Но если их продать дадут они раза в два больше, чем их номинальная стоимость.
Вообще-то уголовщина чистой воды спекуляция валютой. Как ни странно, эти самые чеки, или боны они в Союзе приравнены к валюте, и за продажу их на сторону можно получить реальный срок. И очень даже серьезный. И нужно ли мне это?
Жаба душит? Да черт с ним, с этим миллионом Вон, Ольге можно машину купить. Насте бонов дать. Аносову. А можно и просто сдать назад в банк и обменять на рубли один к одному. Нет, не пропадут А лезть в уголовщину стремно всемирно известному писателю.
Ты проснулся? Ольга отдернула шторы, приоткрыла окно и в него полился свежий воздух вперемешку с городским шумом Погодка-то, поет! Может сходим, погуляем?
У меня есть лучшее предложение может съездим? улыбнулся , отбрасывая одеяло и садясь.
Да мы и так видим жизнь только из окна автомобиля! сделала грустное лицо Ольга, и вдруг встрепенулась На кадиллаке?! О господи! Всю жизнь мечтала проехаться по нашим улицам на кадиллаке! Поехали! Ураа! А куда поедем?
В Переделкино. Посмотрим на стройку. Улицы высохли, тепло, солнце верх откроем!
С открытым верхомоооааа! застонала Ольга, изображая высшую степень удовлетворения, то бишь оргазм.
Беги, собирайся. И Насте скажи скоро поедем.
А позавтракать?
Ну такпару бутербродов. Потом в ресторан заедем, в «Узбекистан».
Ура! Настя, Настя! Поехали! Собирайся!
Ольга умчалась, а я побрел в ванну, шлепая босыми ногами по паркету. Полы были идеально чистыми Настя абсолютно, просто патологически чистоплотна. Любая соринка вызывает у нее можно сказать неадекватную реакцию схватить и в мусорное ведро! Я как-то не выдержал, и спрашиваю: « Насть, ведь ты лазила по джунглям, в грязи, немытая неделями! Пиявок с себя снимала! Одежду не меняла тоже неделями! Откуда у тебя такая патологическая любовь к чистоте?!»
Настя посмотрела на меня серьезно, своим странным взглядом будто видит она не меня, а что-то за мной, что-то, прячущееся в тенях, и чуть улыбнувшись, ответила: «Потому и люблю чистоту, что неделями и месяцами валялась в грязи. Это, понимаете ли, прививает любовь к чистоте. Начинаешь люто ненавидеть грязь!»
Мы собрались за час. Пока я позавтракал, пока девчонки оделись вот час и прошел. А мне одеваться особо и нечего свитер, джинсы, джинсовая куртка. Я себе не изменяю, наряд простой ипо нынешним временам вполне даже презентабельный. В Советском Союзе джинсы что-то вроде фетиша. Или идолища поганого. На него молятся толпы и толпы молодняка, не понимая, что не в джинсах счастье. И даже не в их количестве. Вот получили мы джинсы в конце восьмидесятых, в девяностыемного получили, и не только джинсов. И что? Счастливы стали?