Гонятся ли за нами аритаты? Привязанная за руки к седлу, оглянуться назад я не могла. Пожалуй, все зависело от того, удалось ли похитителям увезти нас тихо. Вполне возможно, о нашем исчезновении еще никто не знал. Но как только узнают
Я обмякла, расслабилась, стараясь не навалиться на сидевшего впереди (о, если бы соображения благопристойности вынудили их усадить меня на собственного верблюда!). Лучшие воины стойбища отправились в погоню за скотокрадами. Может быть, тот, первый набег был устроен только для отвода глаз? Как бы то ни было, аритаты вряд ли смогли бы выделить много народу для второй погони. Конечно, на сей раз Эндрю не останется в стойбище ни за что, но много ли он сумеет сделать в одиночку?
Все эти соображения нимало не обнадеживали, но хотя бы позволили забыть о пронизывающем холоде, от коего пальцы босых ног успели онеметь до бесчувствия. Прижав ступни к теплым верблюжьим бокам, я съежилась в комок. Рассвет показался благословением небес, невзирая на то, что привала за ним не последовало. Остановились мы лишь незадолго до полудня, среди каких-то камней; несколько человек укрылись в их скудной тени, а остальные устроили из плащей нечто вроде крохотных палаток и скорчились внутри.
К тому времени меня начала терзать жажда. День выдался нежарким, но воздух был ужасно сух, а я не пила с самого вечера. Гордость так и подзуживала отказаться от протянутого мне тем, кто присматривал за мной, бурдюка: понимая, что это внушит мне чувство благодарности, я очень не хотела тем самым еще сильнее упрочить его власть над собой. Однако без воды было не обойтись, и чем дольше отказываться от угощения, тем драгоценнее покажется оно в итоге. Приняв бурдюк, я сделала глоток всего один глоток, после чего похититель вырвал кожаный сосуд из моих рук.
Тома держали отдельно, в тени другого камня. Сколь бы плохо ни защищала меня ночная рубашка, ему, до пояса обнаженному, приходилось много хуже: его спина и плечи уже покраснели от солнечных ожогов.
Простите, сказала я своему надсмотрщику, стараясь как можно правильнее, пусть и на городской манер, выговаривать ахиатские слова, не найдется ли у вас халата или плаща, чтобы укрыть нас от солнца?
Тот не ответил. Полоснув меня раздраженным взглядом, он поднялся и отошел к человеку, коего я тут же отметила, как предводителя захватчиков. Но забрезжившим в сердце надеждам не суждено было сбыться: вернулся мой страж всего лишь с тряпичным кляпом, который, несмотря на все мои протесты, и сунул мне в рот. Вскоре после этого схожим образом заткнули рот и Тому, и так мы проделали весь остаток пути за вычетом тех редких минут, когда нас освобождали, чтоб напоить и накормить.
В то время я еще не понимала, отчего нам не заткнули рты с самого же начала. С полной уверенностью сказать не могу, но полагаю, что им было известно: по пробуждении средство, которым нас одурманили (позднее опознанное как эфир), вызовет неудержимую тошноту, и с кляпами во рту мы рискуем захлебнуться рвотными массами. Это-то и породило немало интересных вопросов: где они раздобыли эфир? У кого научились им пользоваться? Конечно, первооткрывателем сего препарата был ахиатский химик Шурак ибн Раад аль-Адраси однако это отнюдь не означало, что эфир несложно достать даже посреди пустыни.
Недолгое время спустя нас усадили на верблюдов и повезли дальше. К ночи мне сделалось очевидно, что погоня вряд ли настигнет нас прежде, чем мы доберемся до вражеской территории, и посему, безуспешно пытаясь уснуть, дрожала я вовсе не только от холода.
Давние мои читатели и почитатели, возможно, помнят, что некогда, во время выштранской экспедиции, меня уже похищали посреди ночи. Однако разница между сими двумя ситуациями не могла бы быть более резкой. В тот, первый раз я оказалась в рискованном положении только по собственной глупости, теперь же не сделала ничего глупее попытки уснуть в собственной палатке. К тому же прежние мои похитители оказались людьми относительно достойными да, контрабандистами, однако всего лишь зарабатывавшими на жизнь не слишком законными способами и отнюдь не желавшими кровопролития. В данном случае было очевидно: похитителям я нужна живой, но страдания, перенесенные мной в пути, их ничуть не заботят.
Из этого следовало, что на сей раз никакие уговоры меня не спасут.
Лежа на жесткой земле, я смотрела в ночное небо. Огоньки звезд покачивались, расплывались перед глазами. Сморгнув слезы, я разглядела в вышине знакомое созвездие Кролика Коунели. Зрелище это, против всех ожиданий, оказалось столь уютным и успокаивающим, что я едва не разразилась смехом пополам с рыданиями. «Ну вот, подумалось мне. Хоть что-то привычное».