С этим я замолчала, погрузившись в раздумья, от коих меня вскоре отвлек Том, заметивший:
Что-то вы притихли. О чем думаете?
Я грустно улыбнулась.
Я думаю, нам следовало завести этот разговор до того, как я переоденусь ко сну, чтоб я могла пройти на ту сторону, не оскандалившись с головы до ног. А еще я не могу понять, какое дело бану сафр
До драконов? Сам уже об этом задумывался. Если помните, до того, как к власти пришли Мурасиды, они держали сторону прежней династии. Может, просто стремятся помешать калифу во всем, что бы он ни предпринял?
Как ни неприятно в сем признаваться, я от души надеялась, что Том прав. Это значило бы, что участие в сем предприятии Ширландии к конфликту относится лишь косвенно, и, таким образом, мы только предлог, запалившая костер искра, но не хворост.
Все эти мысли вкупе с тревогой за Сухайла никак не давали уснуть. Обычно в поле я сплю как бревно, причем бревно весьма и весьма утомленное, но в эту ночь мне удавалось лишь ненадолго задремать, чтобы тут же проснуться от малейшего шума от верблюжьего фырканья, от смеха вдали у костра и даже оттого, что за занавесью беспокойно ворочается Том. Я уж совсем было собралась окликнуть его и спросить, отчего ему не спится, но вдруг почувствовала на щеке легкое дуновение.
Проживи я в этой палатке подольше сразу же заподозрила бы неладное. Но в тот момент я попросту решила, что это Эндрю, сменившийся с поста, откинул полог, чтобы войти внутрь. Однако в следующий же миг мой медлительный мозг указал на тот факт, что сквозняком тянет совсем с другой стороны.
Я повернулась к задней стенке как раз вовремя, чтобы увидеть чью-то ладонь, а в ней лоскут мокрой ткани.
Немедля откликнувшись на мое движение, ладонь зажала мне нос и рот и не позволила издать ни звука. Надо мной склонился некто, почти неразличимый в темноте. Пытаясь освободиться, я вцепилась в его предплечье и взбрыкнула ногами в надежде опрокинуть что-нибудь и поднять шум. Но поблизости не оказалось ничего подходящего, а самые отчаянные мои усилия не оставили на коже врага и следа. Будь проклята полевая работа, лишившая меня длинных ногтей и оставившая безоружной!
Но вовсе не эти неудачи заставили меня прекратить борьбу. Сознание, отделившись от тела, взмахнуло драконьими крыльями, взмыло в ночное небо и больше я не видела, не слышала, не чувствовала ничего.
* * *Очнулась я на спине верблюда, галопом мчавшегося во тьму.
В первой моей реакции на это не было ровным счетом ничего героического. Меня вырвало. Интенсивный приступ тошноты буквально вывернул меня наизнанку, а тряска вкупе с ночной темнотой, мешавшей устремить взгляд в одну точку, положения отнюдь не облегчала.
Сидевший впереди раздраженно буркнул что-то вполголоса. Конечно, я инстинктивно отвернулась в сторону, но это его не спасло. Однако, мало-помалу придя в себя, я не почувствовала за собой ни малейшей вины. Сомнений быть не могло: он (а если не он, то кто-то из его товарищей) одурманил меня до бесчувствия, после чего похитил.
Я попыталась закричать, но горло словно онемело. Однако даже мой жалкий писк заставил похитителя выхватить из-за пояса кривой нож и поднять его так, чтобы клинок блеснул в скудном свете звезд. Смысл сего жеста был предельно ясен, и я послушно умолкла.
В любом случае, никакого проку крики принести не могли. Судя по рельефу местности ровной пустынной земле, совсем не похожей на вади, у которого стояла наша палатка от стойбища аритатов мы успели порядком удалиться. Конечно, в пустыне звуки разносятся далеко, но на таком расстоянии мой крик, вероятнее всего, попросту приняли бы за хохот гиены и то в самом лучшем случае.
Что тут еще можно было предпринять? Я попыталась выжать из растерянного разума хоть что-нибудь конструктивное, но все мои усилия результата не принесли. Начав брыкаться, я могла бы потерять равновесие и свалиться с верблюжьей спины, однако это кончилось бы только синяками да, может быть, парой сломанных костей. Одолеть сидевшего впереди силой нечего было и надеяться, а если бы это и удалось, остальные, ехавшие рядом, живо дали бы мне укорот.
Подумав об этих остальных, я начала оглядываться и вскоре увидела Тома. По пояс обнаженный, все еще без сознания, он трясся на другом верблюде, позади всадника. Только теперь, с великим запозданием, мне пришло в голову, что шум на половине Тома, принятый мной за обычное беспокойство во сне, по-видимому, произвел одурманивший его похититель. Если б не эта треклятая занавесь хотя ее отсутствие тоже ничем бы не помогло: похитители просто точнее синхронизировали бы нападение, а то и применили силу. Некоторым утешением служило то, что смерть наша им явно была не нужна. В противном случае им проще было бы перерезать нам глотки на месте, не выкрадывая нас из стойбища.