Следующие пару дней я наслаждался заслуженной славой. Ну в те минуты, когда мог. Потому что замдиректора по воспитательной работе, похоже, решила в отношении меня следовать старой армейской мудрости «бездельничающий солдат считай, преступник» и загрузила меня по полной. Мое исполнение песен ей не понравилось, и она отправила меня в оркестр, репетировать. Потом я красил стенды, затем ездил с завхозом на санитарном «рафике» собирать по корпусам грязное белье, затем меня посадили заполнять почетные грамоты и дипломы победителям лагерных «Веселых стартов», в которых я также участвовал и даже выиграл пару забегов Короче, все дни до поездки на открытие памятника оказались у меня заполнены до предела. Зато пацаны при виде меня расплывались в гордой улыбке. Ну да для того все это и затевалось. В таком возрасте любое фрондерство перед взрослыми высшая доблесть! Так что «ботаном» меня в лагере больше никто не считал. И не стоило сомневаться, что подобное отношение частью спроецируется и на школу
В Черную Грязь мы приехали часа за два до начала. Диана Александровна разбила нас на пары мальчик/девочка, определила, где кому стоять и через какое время меняться, а потом еще и по разу прогнала по всей церемонии. Ну по той ее части, в которой мы были задействованы.
Сама церемония открытия памятника мне не понравилась. Потому что все происходило как-то очень «по-советски», то есть заорганизовано и формально. На трибуне с постными лицами торчали «первые лица», выступления «у микрофона», в виде которого здесь выступал обычный мегафон на батарейках, прямо-таки разили откровенной «казенщиной» с дежурно-газетными панегириками «мужественным советским воинам» и «труженикам тыла», а собранный на митинг народ тихо обсуждал что-то свое, не слишком отвлекаясь на происходящее на трибуне. Даже ветераны, которых выдвинули в первые ряды, и то больше болтали о рыбалке и видах на урожай малины, продажей которой на соседних рынках местные колхозники в основном и покрывали финансовые дыры в собственных карманах, чем прислушивались к произносимым речам. Мое место в «почетном карауле» было перед самой трибуной, так что я все прекрасно слышал Народ слегка оживился, только когда объявили о концерте. Но после того, как уточнили, что концерт «самодеятельный», все разочарованно притихли.
Диана Александровна высвистала меня с караула, едва только пыхтящая и бурчащая себе под нос команда пионеров нашего отряда выволокла к подножию памятника довольно толстую и тяжелую хвойную гирлянду и, отдав пионерский салют, свалила на задний план.
Готов? боднула она меня сердитым взглядом, когда мы дошли до места сбора выступающих. Концерт тоже планировался на свежем воздухе, в сквере, шагах в ста от свежеоткрытого памятника.
Вы ж сами проверяли, огрызнулся я.
Ну смотри, чтоб без фокусов!
Да, блин, она просто мастер мотивирования Я вздохнул и с тоской огляделся. На соседней лавочке сидели еще несколько выступающих: какая-то девчонка, судя по возрасту, из второго-третьего отряда, с саксофоном в руках, и парочка заметно более мелких испуганных пацанов, чьи стриженые головы были едва видны из-за стоявших на их коленях баянов. А чуть в стороне солидно «готовилась к выступлению» пятерка взрослых мужиков с духовыми инструментами в руках, передавая друг другу фляжку с какой-то жидкостью. Да уж, та еще у меня компания для начала концертной деятельности
Мой выход был третьим. Первой «на сцену», представлявшую собой всего лишь заасфальтированную площадку, на которой установили притащенные откуда-то лавки, в настоящий момент занятые оставшейся частью «первых лиц» и некоторыми ветеранами посолидней, вышла девчонка с саксофоном. Она старательно отыграла пару этюдов, один из которых я узнал. Это был Моцарт, «Маленькая пряха». Народ на саксофон отреагировал, прямо скажем, слабо. Ну не народный это был инструмент здесь и сейчас, совсем не народный Потом вышел паренек с баяном, при появлении которого люди слегка оживились. А после того, как мальчишка, морща лоб, «сбацал» хит всех времен и народов первого класса музыкальный школы практически по любому инструменту незабвенную «Как под горкой, под горой», ему даже жиденько похлопали. Ну а третьим выпустили меня. Я вышел, поправил гитару и, окинув «публику» взглядом, ударил по струнам, затянув ломким, мальчишеским голосом:
Бьется в тесной печурке огонь,
На поленьях смола как слеза.
И поет мне в землянке гармонь[5]
ПРО УЛЫБКУ ТВОЮ И ГЛАЗА! мощно поддержал меня сидевший в первом ряду старик в генеральском мундире слегка устаревшего покроя с целым иконостасом наград на груди. За время предыдущих выступлений ветераны успели «тяпнуть по маленькой» (ну не было здесь пока никакой борьбы с пьянством и алкоголизмом), так что уже со следующего куплета его поддержал целый хор мужских и даже женских голосов: