В ответ он пугался того, что я не выдержу и наложу на себя руки, и от страха нападал с обвинениями в неуравновешенности. По сути, мне мало удавалось контактировать со своими чувствами, так как все время мысли были заняты детьми, а для понимания себя нужны сосредоточенные паузы. Проходя через новые суровые испытания, я переживала естественные усталость, отчаяние и злость, которые близкие не могли или не хотели принять, а я уже не могла сдерживать.
Моя новая профессия требовала большого количества часов личной психотерапии, в этом я ощущала и собственную потребность, поэтому еженедельно ездила к терапевту. Там была возможность выговориться, выплакаться, услышать себя и получить подтверждение собственной адекватности. По сути, именно там я и могла свободно горевать (но не только), хотя и не формулировала того, что делаю. Горевать о несбывшемся, об отсутствии важного, о непонимании, о бессилии что-то изменить. Эти часовые встречи раз в неделю очень поддерживали и позволяли продолжать идти через личный ад.
И однажды (а конечно, случилось не однажды, а стало достижением, «размазанным тонким слоем по многим годам»[3]) то, что я чего-то не могу, наконец перестало восприниматься пороком и катастрофой. Я на удивление легко отказалась от части планов и текущей нагрузки, согласилась с нереальностью многих надежд. Учиться и работать продолжала, но посильно. Ушла родительская вина за то, что я не могу дать детям максимум внимания и заботы, часто совершаю педагогические ошибки. Переход в точку бессилия примирил с тем, что происходит в жизни, облегчил и процесс дальнейшего горевания.
Я заново проходила прежние уроки. Но если в годы младенчества сына брал свое мудрый организм и многие вещи случались интуитивно или вынужденно, то здесь доля понимания происходящего была гораздо больше. Направлять свое внимание и волю на решение каких-то задач я уже могла вполне сознательно. Поэтому раз в неделю рыдала на терапии и продолжала отдавать заботы о доме и детях всем, кто мог для этого пригодиться, а также старалась с вниманием относиться к другим своим нуждам. К тому времени младший ребенок пошел в детский сад, а я начала развивать один из своих проектов в социальных сетях.
Довольно скоро это принесло дивиденды, и всего за год моя карьера получила прекрасный старт. Жизнь заиграла новыми оттенками, проектами, возможностями и людьми. Со стороны могло показаться, что я «просто» вышла на работу, и поэтому степень удовлетворенности сильно изменилась. И да, и нет. Да потому что реализовались долго не имеющие выхода потребности. Нет потому что в моей жизни и без успехов в работе стало намного больше меня.
Процесс горевания представляет собой большую сложность. Человек испытывает много тяжелых чувств как последовательно, так и одномоментно, и это может занимать длительное время. Часто он одновременно с неприязнью относится к «размазанному» себе, осуждает и тормозит чувства: ему кажется, что слишком долго горевать «вредно для здоровья» и «потеря времени». Действительно, процесс может занимать годы, но это вовсе не означает сильного ежедневного страдания. А «потере времени» полноценной жизни, риску соматических заболеваний и недостатку сил способствуют именно подавленные переживания.
Обычно человек имеет некое представление о том, сколько времени должны длиться те или иные чувства. И когда не укладывается в эту «норму», начинает беспокоиться и даже стыдиться. Но организм гораздо мудрее человеческих стандартов: каждый раз ему требуется разное количество времени. Раньше или позже, если позволять себе быть собой, быть «живым» (разным, отражающим внутренние переживания, идущим за потребностями), процесс завершится обязательно.
39. Смысл кризисов
Не важно, сколько дней в твоей жизни, важно, сколько жизни в твоих днях[4]. Проблемы совсем не ушли, в чем-то их даже прибавилось, но отныне все воспринималось иначе. Как закономерность смены дня и ночи, времен года, приливов и отливов. Как то, что зачем-то пришло и однажды уйдет. Как повод что-то осознать и измениться. Ушло детское возмущение несправедливостью мира, появились смиренное принятие его неожиданных ударов и уверенность, что с заботой о себе преодолеть можно очень многое. Иначе говоря, проходить через испытания, опираясь на подсказки и потребности организма, разрешая ему «быть».
Болезнь сына тот случай, когда и захочешь, да не забудешь. Когда ушла детская непоседливость, травм стало значительно меньше, но случайный удар или падение все так же приводили к госпитализации. Любая сильная или нетипичная боль рождала смутную тревогу о возможном внутреннем кровоизлиянии. Любой ушиб требовал немедленного переливания. Поврежденные голеностопные суставы с выраженным артрозом регулярно давали о себе знать тянущими болями, вынуждающими ограничить движение, а иногда и полностью вычеркнуть из жизни даже минимальный спорт.