Ума не приложу, почему я вдруг вспомнил о предметном стекле.
В Линкольновской больнице, как и в большинстве других, предметные стекла с мазками приобщают к историям болезни и хранят вечно. И если вдруг вас заинтересует образец, взятый двадцать или тридцать лет назад, вы всегда можете сходить и посмотреть его. Предметные стекла стоят в длинных ящиках навроде картотечных, под которые в нашей больнице отведено специальное помещение.
Я нашел нужный ящик, а в нем — микроскопический препарат номер 1365. На ярлычке значился номер истории болезни, стояли инициалы доктора Сандерсона и ещё две буквы — ПВ.
Я взял предметное стекло с собой в лабораторию. Один из десяти микроскопов на длинном столе оказался свободным. Устроив препарат на предметном столике, я приник к окуляру.
Мне хватило одного взгляда. Препарат представлял собой соскоб с внутренней стенки матки. Вполне нормальная ткань в профилеративной фазе. Но меня удивила тонировка. Препарат был окрашен зенкен-формалином, который дает ярко-синий или зеленый цвета. Такой краситель применялся нечасто, только если возникали какие-то затруднения с диагностикой. Обычно мы пользуемся гематоксилин-эозином, придающим препаратам розовый или лиловый оттенки. А если употреблен другой краситель, причины такого решения непременно излагаются в отчете патологоанатома.
Однако доктор Сандерсон даже не упомянул о том, что препарат был окрашен зенкен-формалином.
Напрашивался очевидный вывод: предметное стекло подменили. Я посмотрел на ярлычок. Почерк, несомненно, принадлежал Сандерсону. Что же случилось?
Ответы на этот вопрос не заставили себя ждать. Сандерсон мог забыть вписать в отчет сведения о необычном красителе. Мог заказать два среза, один — с з-ф, другой — с г-э, но сохранился только первый. Наконец, кто-то мог просто напутать.
Но ни один из этих ответов не показался мне убедительным. Силясь разгадать головоломку и сгорая от нетерпения, я ждал, когда часы пробьют шесть. Наконец мы встретились с Артом на стоянке, и я сел в его машину. Арт предложил уехать куда-нибудь подальше от больницы, чтобы спокойно поговорить, и мы покатили.
— Ну, читал историю болезни? — спросил Арт.
— Да, — ответил я. — Весьма занятная писанина.
— Срез смотрел?
— Конечно. Это оригинал?
— Ты хочешь знать, был ли он взят у Сюзэнн Блэк? Разумеется, нет.
— Надо было действовать осторожнее. Ты прокололся с красителем и теперь можешь попасть в передрягу. Откуда этот препарат?
Арт усмехнулся.
— Из хранилища биологических образцов. Соскоб со здоровой матки.
— Кто осуществил подмену?
— Сандерсон. Мы тогда были новичками в этой игре. Сандерсону пришло в голову сунуть в ящик подложный препарат и описать его как подлинный. Теперь-то мы, конечно, действуем гораздо тоньше. Всякий раз, когда к Сандерсону попадает здоровый соскоб, он делает несколько лишних препаратов и хранит их про запас.
— Ничего не понимаю, — признался я. — Ты хочешь сказать, что Сандерсон — твой пособник?
— Ну да. Уже несколько лет.
Сандерсон был умным, добрым и безукоризненно порядочным человеком. Я вконец растерялся.
— Пойми, — продолжал Арт. — Эта история болезни — туфта от начала до конца. Да, верно, девчонке было двадцать лет, и она переболела краснухой. Цикл и правда нарушился, но причиной тому — беременность. Залетела от футболиста, которого якобы любила и собиралась окрутить. Но ей хотелось сперва получить диплом, а ребенок стал бы обузой. Более того, во время первой трети беременности она умудрилась подхватить краснуху. Девица не блистала умом, однако ей достало смекалки сообразить, чем это чревато. Когда пришла ко мне, на ней лица не было.