Увидев Максима на пороге своей комнаты, Марат приветствовал его словами «не, ну надо же живой», и поинтересовался, куда это Макс вчера исчез после того, как его проводили до туалета. Макс в телеграфном стиле ответил, что вышел проветриться, а на улице встретил девушку, с которой и отбыл. После чего осторожно расспросил Марата о событиях вчерашнего вечера. Выяснилось следующее.
Покинув «Кенгуру», компания решила продолжить в комнате у Марата. Макс пришёл в общежитие своим ходом, мало того, по дороге он довольно живо и внятно со всеми общался. На полпути от «Кенгуру» до общаги они встретили человека, которого Макс отрекомендовал как своего двоюродного брата, с которым не виделся двести лет, и который в итоге просидел с компанией до утра. Прибыв к Марату, Макс ещё какое-то время вместе со всеми пил водку, потом попросил показать ему туалет и исчез.
Удивившись новости про брата, и узнав, что ничего слишком стыдного в этой компании он вчера не делал, Макс решился прояснить самый страшный вопрос чем же всё-таки вызвана странная галлюцинация в виде биде в мужском туалете общежития и как бы между прочим осведомился, в какой туалет его вчера провожали.
Перед входом в сортир Макс решительно выдохнул и шагнул за порог. Около окна, напротив кабинок с унитазами, в гордом одиночестве стояло почти новое биде. Куча дерьма тоже была на месте. В глазах на секунду потемнело, а ноги снова задрожали от слабости. Макс пнул биде, чтоб убедиться в его реальности, а заодно показать этой навязчивой галлюцинации, как он к ней относится.
Слушай, Марат, а что это за глюк новое биде в старой советской общаге, да ещё в мужском туалете? Я вчера, кстати, чуть с ума тут у вас не сошёл, думал, белая горячка началась, вернувшись в комнату, спросил Макс.
А-а, биде наше Да уж, вещь сильная, впечатление производит, конечно. Сколько я на этом деле пари выиграл Марат поудобнее уселся на своей огромной кровати, приготовившись долго и с удовольствием рассказывать о местной достопримечательности, которая послужила причиной возникновения множества баек. Помню, как-то
Рассказ был прерван диким грохотом, который, по всей вероятности, должен был изображать стук в дверь. В тот же момент дверь распахнулась, и Макс увидел в проёме своего двоюродного брата, который с порога закричал:
Марат, ну как, нашёлся он? Тут такое дело брат увидел Макса и без лишних церемоний перешёл к сути: Короче, Макс, хорошо, что ты здесь там внизу твои мама с бабушкой, тебе повестка на отправку пришла, теперь прапорщики каждый день ездят, а ещё это у тебя отец вроде повесился. Или чуть не повесился, как-то всё на бегу говорили, я-то ещё не спавши сегодня, да с похмелья, может, не понял чего
Макс успел добежать до середины коридора, когда услышал Марата, кричавшего ему вслед:
Тащи их сюда, аптечку найдём сейчас!
Что с отцом? выпалил Макс, подбегая к стоявшим на крыльце общаги маме с бабушкой.
По недоумённой реплике бабушки «А что с ним?» понял, что вариант «чуть не повесился» ближе к истине, и ему стало легче. Однако дальнейший разговор произвёл на него гнетущее впечатление слишком уж сухо и отстранённо держалась мама. Она сообщила, что без него они с бабушкой в райцентр не вернутся. Так велел отец, который после третьего визита не стеснявшихся в выражениях прапорщиков бросил в сердцах «Лучше повеситься нах й, чем такого сына иметь!» и ушёл, не сказав куда. Ближе к ночи мама с бабушкой уже подумывали идти прочёсывать чердаки, сараи и прочие укромные места, где принято вешаться, но тут вернулся живой и здоровый (правда, сильно пьяный) отец. И вот теперь они здесь, настроены серьёзно, то есть уезжать без него не намерены.
Он пригласил маму с бабушкой наверх, рассчитывая усилить свои позиции, подключив к переговорам Марата, но подниматься они отказались. Все аргументы, которые он сумел найти самостоятельно, разбились о лёд двухмесячной обиды матери (бабушка, как подозревал Макс, держалась строго больше из родительской солидарности).
После всех ужасных событий, которыми Кто-то Там Наверху щедро нашпиговал всего одни сутки его жизни, Максим находился на грани некоего анабиоза, странного сна наяву. До полного погружения в апатию и утраты воли оставалось несколько секунд. Ещё чуть-чуть, и он, на время потеряв чувствительность, то есть не ощущая своего поражения и не испытывая досады от крушения недавно приобретённых надежд, поехал бы с родителями в райцентр, сдаваться прапорщикам. В то же время он отлично понимал, что это спасительное бесчувствие долго не продлится; что горечь поражения и сожаление о потерянном рае очень скоро вернутся, и хорошо будет, если к их возвращению в его жизни появится что-то такое, что не позволит горечи и сожалению загрызть его насмерть. А ещё он знал, что ему, двадцатилетнему призывнику-переростку, которому военком лично обещал отправку в стройбат, в ближайшие два года глупо даже надеяться на «что-то такое». Но сил, чтоб сопротивляться здесь и сейчас, уже не было.