Эти воскресшие чудовища моего детства за все время путешествия стали первым намеком на то, что решение мое было чересчур поспешным.)
— Но я еще могу передумать и вернуться, — напомнил я сам себе. — Я вполне могу это сделать.
— Что сделать? — поинтересовался сидевший через проход от меня мужчина — я только сейчас обратил на него внимание: небритый увалень, разящий всеми возможными запахами. — Что ты сказал?
— Ничего. Простите, просто подумал вслух.
— А я во сне разговариваю, представляешь? Честное слово. Мою старуху это просто сводит с ума.
— Мешает ей спать? — любезно поинтересовался я, раздосадованный своей небрежностью.
— Да. Но не то, что я говорю. Она специально ждет, когда мне начнет что-нибудь сниться. Понимаешь, боится, что пропустит что-нибудь… Нет, не то чтобы хочет поймать меня на чем-нибудь, она знает, что я уже стар бегать за юбками, или, по крайней мере, она так считает, черт бы ее побрал… Нет, говорит, что слушать меня — все равно что загадывать судьбу. Всякие там предсказания, ну и прочее.
И чтобы продемонстрировать свои способности, он откинулся на спинку и закрыл глаза. «Сейчас увидишь…» — широко осклабился он. Рот его обмяк, раскрылся, и уже через мгновение он начал храпеть, что-то бормоча себе под нос:
— Ага, не покупай у Элкинса этот участок. Хорошенько запомни…
«Боже мой, — подумал я, глядя на желтую пасть этого нового дракона, — кудая еду? «
Я отвернулся от покрытого щетиной профиля и устремил взгляд в окно на проплывавшие мимо геометрические фигуры — прямоугольные рощи грецких орехов, параллелограммы фасолевых полей, зеленые трапеции лугов с красноватыми точками пасущегося скота; абстрактный мазок осени. «Ты же просто заехал взглянуть на старый добрый Орегон, — предпринял я попытку успокоиться. — Это всего лишь причудливый, прекрасный, цветущий Орегон…»
Но тут мой сосед икнул и добавил:
— …Вся земля там заросла чертополохом.
И мою невозмутимую картину всеобщего благолепия как ветром сдуло.
(…Всего лишь в нескольких милях впереди автобуса Ли, на той же самой дороге, Ивенрайт принимает решение перед въездом в Ваконду остановиться у дома Стамперов. Он горит желанием предъявить Хэнку улики, он хочет увидеть, что отразится на лице этого негодяя, когда он поймет, какие веские доказательства имеются против него!)
Наконец, мы минуем перевал и начинаем спускаться вниз. Впереди я замечаю узкий белый мостик, который словно страж охраняет мою память. «Дикий ручей» — сообщает мне указатель, подразумевая канаву, которую мы только что пересекли. «Ты только подумай, старик, Дикий ручей! Чего только не рисовало мое детское воображение, когда я сопровождал маму в ее частых поездках в Юджин и обратно!» Я высунулся из окна, чтобы проверить, не бродят ли все еще по этим доисторическим берегам порождения моей детской фантазии. Ручей бежал вдоль знакомого спуска шоссе, журча на перекатах, прибивая пену к мшистым челюстям скал, унося сосновые иголки и стружки кедра… Вот он, рыча, свернулся в синюю заводь перед просекой, словно набираясь сил перед тем, как ринуться вниз, в приступе нетерпения грызя берега; и я вспомнил, что он — один из первых притоков, несущих свои воды с этих склонов в большую Ваконду Аугу — в самую короткую из больших рек (или самую большую из коротких — выбирайте сами) в мире.(Джон Бен откликнулся на гудки Ивенрайта и, сев за весла, поплыл на другой берег. Когда они вернулись в дом, Хэнк был занят чтением воскресных комиксов. Ивенрайт швырнул документы ему под нос и холодно поинтересовался: «Ну, чем пахнет, Стампер? „ Хэнк поднял голову и принюхался: «Похоже, кто-то наложил в штаны, Флойд“.)
И, всматриваясь, глядя на все эти полузабытые фермы и указатели, я не мог избавиться от ощущения, что дорога, по которой я ехал, измеряется не милями и горными кряжами, а временем. Она вела в прошлое.