Остапенко еще не дрых, поэтому мне пришлось бормотнуть что-то про озноб, затем уж достать "колесо". А дальше дрыхлось на пять баллов, как будто никаких неприятностей. Даже снилось, что я конь, который всех лягает.
А наутро стало известно, что островок прочно припопился к одному месту, и течение нас больше никуда не тащит. Выглянув из люка, легко было заметить, что хотя воды вокруг еще предостаточно, но можно двигаться в любую сторону. Похоже, даже без надувной лодки. Правда, не бегом, а аккуратным пешим ходом. Баранка сделал промер собственным телом -- воды оказалось по ордена. Однако подполковник и в этот раз посчитал любые движения лишними. Будем ждать вертолет -- и точка. Уперся Петрович, выражая какую-то одномерную мысль -- проклятый циклоид.
Я когда ботинки стал натягивать,-- все-таки несолидно в носках при начальстве,-- вдруг почувствовал, что-то мешает левому мизинцу правой ноги. Я скинул обувку, хорошенько потряс, из нее вылетело несколько щепочек и обрывок бумажки. Первые несколько секунд я не обращал на него никакого пристального внимания. Потом, когда в кабину залез Колесников с котелком, где плескался чай,-- вскипяченный снаружи, на примусе,-- в голове сработал переключатель. Интерес пробудился, и тогда я спешно прикрыл таинственную бумажонку подошвой другого ботинка.
-- Комары здесь зело вредные, за ночь умучили, как фашисты,-сказал Серега, позевывая,-- может, Кольке они по вкусу придутся. Он у нас все-таки фрукт земли сибирской и к разному гнусу более привычный.
-- Враги-то не шуршали по кустам, не шлепали ластами аквалангисты из американского спецподразделения "тюлени", не полз ли сквозь грязь китайский спецназ с гордым именем "красные черви"?-- лениво полюбопытствовал я, как будто со скуки.
Улыбка старлея спряталась в рот.
-- Больно вы скептические стали, Глеб Анатольевич, сразу видно что в ученые подались... Ладно, пойду-ка рожу сполосну.
-- Если хорошо помыть и потереть, Сережа, то даже рожа приобретет интеллигентное выражение лица.
Старший лейтенант, казалось, с трудом смирил свои голосовые связки, собравшиеся произвести какие-то нехорошие слова, и громко полез наружу.
Я оглянулся. В кабине из наших остались только Дробилин, что мучительно спал после очередной порции анальгина с реланиумом, и Маков -- тот через раскуроченное днище пытался добраться до коленчатого вала. А еще присутствовал Хасан, который, прикрыв глаза, напевал что-то свое, родное и заунывное.
Я аккуратно отлепил бумажку от подметки и зажал между пальцев руки -- так, чтобы сбоку ничего не было заметно. На ней нашел чиркнутые по-арабски слова.
"Начальство на родине приговорило тебя. Человек с усами и кепкой получил приказ не упустить тебя и доставить на север для расправы."
Ногти моментально искрошили бумажку, а мысли вихрем закружились по голове.
Кто сделал писульку? Арабским, кроме меня, владеют тут еще двое. Остапенко и Хасан. Но Илья Петрович, судя по имеющимся у него усам и кепке, и есть тот, кто получил приказ. Значит, Хася тоже вышел на сцену. Ясно, что он не такой уж чайник и внимательно приглядывает за нами. Может, не совсем понимает, как работает наша аппаратура, но зато догадался о том, что мы пытаемся надрать американцам хвост. И еще вот -- он мог ненароком услышать то, чему я не был свидетелем. Например, когда вылезал полюбоваться обстановкой, а по возвращении заметил потревоженную коробку для шифрограмм и взъерошенные взгляды Колесникова с Остапенко...
Ага, что-то проклевывется, какая-то шифрограмма могла поступить непосредственно перед аварией на дамбе. Причем из багдадской резидентуры. А Серега потом пустил "дымовую завесу" -- дескать, сообщение не пробилось из-за помех.
Что-то случилось в Москве. Наверное...