Пилорат долгую минуту смотрел на него, потом сказал:
– Вам плевать на это, не так ли? Замечательно! Я не знаю никого, кто бы думал иначе. Я думаю, это моя вина: не сумел никого заинтересовать, хотя самого меня это очень интересует.
– Это интересно, – сказал Тревиз, – но… но… И что же?
– Вам не приходит в голову, что с научной точки зрения интересно изучать мир, давший подъем единственному, по настоящему расцветшему, подлинному экологическому балансу Галактики?
– Возможно, если бы я был биологом. А я, знаете, не биолог. Вы уж простите меня.
– Конечно же, мой дорогой! Кстати, я не нашел ни одного биолога, который заинтересовался бы этим. Я говорил вам, что специализировался по биологии в колледже. Я обратился с этим к своему профессору, но он не заинтересовался и велел мне вернуться к какой-то практической задаче. Мне это было так противно, что я переключился на историю, которая в юности была моим хобби, и вытащил из угла «Вопрос происхождения».
– Если это дало вам работу на всю жизнь, – сказал Тревиз, – то вы должны быть благодарны своему профессору за то, что он оказался таким непросвещенным.
– Да, полагал, что на вопрос можно взглянуть и так. Моя работа интересна и никогда меня не утомляет. Но я хотел бы заинтересовать этим вас. Терпеть не могу ощущения вечного разговора с самим собой.
Тревиз наклонил голову и весело рассмеялся. На спокойном лице Пилората обозначились следы огорчения.
– Почему вы смеетесь надо мной?
– Не над вами, Янов. Я смеялся над собственной глупостью. Что касается вас, то я очень признателен вам. Вы были совершенно правы.
– Что я придаю такое значение происхождению человека?
– Нет, нет. То есть, да, и в этом тоже. Но я хотел сказать, что вы были правы, когда сказали, что надо перестать сознательно думать о моей проблеме и занять мозг чем-нибудь другим. Когда вы мне рассказали о способе развития жизни, это привело меня к мысли, что я знаю теперь, где найти этот гипертранслятор, если он существует.
– Вот как?
– Да! В настоящее время это моя мономания. Я представлял этот гипертранслятор, как будто я был на своем старом учебном судне и изучал все части корабля – итоговый путь тысячелетней технологической деятельности.
Дошло до вас?
– Нет, Голан.
– У нас на борту компьютер. Как я мог забыть о нем? – Он бросился в свою комнату, махнув рукой Пилорату, чтобы тот шел за ним.
– Мне нужна только попытка связи, – сказал он, вводя руки в контакт с компьютером.
Это была попытка связаться с Терминусом, который находился теперь далеко от корабля.
Дошло! Отклик! Словно нервные окончания тянулись и вытягивались со смущающей дух скоростью – со скоростью света, конечно – чтобы добиться контакта.
Тревиз был тронут – ну, не совсем тронут, но чувствовал – нет, не то чтобы чувствовал, но… в общем, неважно, у него просто не было для этого подходящего слова.
Он узнал Терминус, и хотя расстояние между ними увеличивалось с каждой секундой на двадцать километров, контакт существовал, как будто планета и корабль были неподвижны и разделялись несколькими метрами. Он ничего не сказал и отключил связь. Он просто хотел проверить принцип связи; общаться он не собирался.
По ту сторону Терминус в восьми парсеках был Анакреон, ближайшая большая планета – в их дворе, по галактическим стандартам. Послать сообщение с той же световой скоростью, какая только что сработала для Терминуса, и получить ответ – займет пятьдесят два года. Достичь Анакреона! Думать об Анакреоне!
Думать насколько возможно отчетливее. Ты знаешь его положение относительно Терминуса и ядра Галактики, изучал его планетографию и историю, решал военные проблемы, когда нужно было захватить Анакреон (в невозможном в то время случае, что он будет взят врагом). Ты был на Анакреоне.