Оратор Джиндибел, вероятно, мог бы сказать, робот я или человек, если бы только хоть раз взглянул на меня. Жаль, что он этого не сделал.
– Да, но я и без ментальных способностей убежден, что вы – робот.
– Ну и что, если я робот? Я ничего не утверждаю, просто интересуюсь. Что, если я – робот?
– Вам не нужно ничего утверждать. Я знаю, что вы – робот. Вы можете заблокироваться от Геи и разговаривать со мной как индивидуум. Я не думаю, что вы смогли бы это сделать, будучи частью Геи – но вы не часть ее. Хотел бы я знать, много ли роботов-наблюдателей на Гее?
– Я повторяю: я ничего не утверждаю, но интересуюсь – что, если я – робот?
– В таком случае я хотел бы знать, что вам нужно от Пилората. Он мой друг, и, в каком-то смысле, он ребенок. Он думает, что любит вас. Он думает, что хочет только того, что вы пожелали ему дать, и что вы уже и так дали ему достаточно. Он не знает и не может представить себе боль утраты любви, или, в данном случае, специфическую боль сознания того, что вы – не человек.
– А вы знали боль утраченной любви?
– Бывало. Я не был затворником, как Янов. Я не посвящал свою жизнь, как он, интеллектуальным исследованиям, поглотившим все, даже жену и ребенка. А теперь он вдруг отдает все ради вас. Я не хочу вредить ему и не буду. Если я послужил Гее, то заслуживаю награды, и моя награда заключается в вашем заявлении, что Янову Пилорату будет обеспечено хорошее существование.
– Я должна ответить вам, даже если скажу, что я робот?
– Да. И сейчас же.
– Отлично. Допустим, я робот, и нахожусь в положении наблюдателя.
Предположим, что здесь мало тех, у кого такая роль, и встречаемся мы редко.
Предположим, что наша движущая сила – нужда и забота о человеке, а на Гее нет настоящих людей, потому что все они составляют часть общепланетного бытия.
Предположите, что забота о Гее нас удовлетворяет, но не полностью.
Предположите, что в нас есть что-то примитивное, жалеющее человека, что существовало в те времена, когда роботы были изготовлены впервые. Не ошибитесь во мне: я не столетняя старуха (если считать меня роботом). Мне столько лет, сколько я вам сказала. И мое главное назначение – если считать меня роботом – как это было всегда, желание заботиться о настоящем человеческом существе.
Пил – человеческое существо. Он не часть Геи. Он слишком стар, чтобы когда-нибудь стать частью ее. Он хочет остаться на Гее со мной, потому что у него нет сомнений относительно меня. Он не думает, что я робот. Ну, и я тоже хочу, чтобы он остался. Если вы предполагаете, что я робот, то не можете не видеть, что я способна на все человеческий реакции, что буду любить Пила. Если вы настаиваете, что я робот, то можете не думать, что я могу любить лишь в каком-то мистическом смысле – вы не отличили бы мои реакции от тех, что вы называете любовью – так что какая разница, кто я?
Она замолчала и с непреклонной гордостью посмотрела на Тревиза.
– Вы говорите, что не бросите его?
– Если вы предполагаете, что я робот, то сами понимаете: по Первому Закону не могу оставить его, если только он не прикажет мне это сделать и если я буду уверена в том, что нанесу ему большой вред, оставшись с ним.
– А если молодой мужчина…
– Ну и что – молодой? Вы молодой мужчина, но я не представляю, чтобы вы были мне нужны, как Пил. И вы сами не хотите меня, так что Первый Закон запрещает мне навязываться вам.
– Не я. Другой молодой…
– Здесь нет других. Кто на Гее, кроме Пила и вас, может считаться человеком в негеанском смысле?
Тревиз сказал уже мягче:
– А если вы не робот?
– Изменили мнение?
– Я сказал – если вы не робот.
– Тогда вы вообще не имеете права спрашивать. Мы с Пилом решим сами.
– Тогда я вернусь к началу. Я хочу получить вознаграждение, и оно состоит в том, чтобы вы хорошо обращались с Пилоратом. Я не буду больше мучить вас.