– Нет, нет… Уж я‑то должен был знать. Не прощу себе…
– Ну а через магазин связь уже не нужна? – спросил Федор.
– Как не нужна? Нам сейчас все нужно! А вы что хотите предложить? – спросил Степан Матвеевич.
– Да вот только окончание рассказика, – замялся Федор. – Прошу прощения, но я не смог выполнить задание общественности. Не на все способен, оказывается, писатель Федор.
– Не огорчайся, – попытался успокоить я его. – Писатели не всемогущи.
– И все же я хочу, чтобы вы прочитали окончание рассказика про Валерия Михайловича.
– Я сейчас прочту, – сказал я. Но прочесть рассказ мне не удалось.
Какой‑то шум раздался на полке, где стоял злополучный макет. Поругивания, пыхтение, сопение, словно кто‑то с большим трудом продирался сквозь непреодолимую преграду.
Из крыши миниатюрного магазина показалась рука, судорожно схватила воздух, исчезла, снова показалась, но, кажется, уже другая, правая или левая, но другая, без кольца на безымянном пальце. Что‑то далекое и неразборчивое послышалось из‑под крыши макета. Снова показалась рука и начала делать движения, словно просила о помощи.
– Ау… – тихо послышалось из недр макета. – Помогите…
Федор не заставил себя просить дважды. Он схватил ладонь и потянул на себя. Нет, истощен литературными трудами был писатель Федор. Но старался он на совесть. Степан Матвеевич железной хваткой сжал обе руки, и Федора, и того, все еще невидимого. Я схватил Федора за пояс, потому что уцепиться больше было не за что. Втроем у нас дела пошли лучше. Показалась и вторая рука. И за нее уцепился тот самый папаша, который обещал своему сыну, что мама все купит у дяди. Да и еще кто‑то уже помогал. Испуганное лицо Валерия Михайловича на миг показалось из крыши, снова исчезло.
А когда наш фельдъегерь появился еще раз, ему уже не дали так просто исчезнуть. Может, и пострадали при этом волосы товарища Крестобойникова, но его самого уже не упускали, а когда из крыши показались плечи и туловище, то связного выдернули из другого мира одним мощным и согласованным рывком.
Валерий Михайлович в некотором изнеможении сел на полку и привалился к стенке купе.
– Спасибо! – сказал он, отдышавшись. – Спасибо, товарищи! Если бы не ваша помощь, застрял бы я где‑нибудь между стропил одного из самых крупных магазинов Сибири. Навеки бы застрял.
– Да что случилось? – спросил я.
– А то и случилось, что я прямо посреди проникновения вдруг почувствовал, что все, конец, что не пройду я; что‑то изменилось в микроструктуре этого макета. Не для меня он. Нет, теперь уж не для меня. О господи!.. В общем, можно сказать, что все в порядке. Володьку этого, который нашим поездом хотел поиграть, разбаррикадировали. Бабуся там проявила такую энергию! Да и внучек Коля. Коля‑то уже здесь…
– Где здесь?
– Да в Марграде. Они с бабусей всю академию и институты высшей школы на ноги поставили. Очень много народу занимается спасением нашего поезда. И к Афиногену в Фомск срочно вылетели. Протрезвел он, сам испугался того, что наделал. Комиссия изучает эту самую нуль‑упаковку. Но все‑таки говорят, что это ерунда. Нет, говорят, ничего. Никакой то есть нуль‑упаковки.
– А как же наш поезд? – удивился я. – Ведь мы нуль‑упакованы!
– И так это, и не так. Вроде бы и были, а потом оказалось, что такое вовсе и невозможно.
– Не понимаю, – сказал Степан Матвеевич. – Что же тогда с нашим поездом?
– С поездом действительно какая‑то ерунда. Нет нашего поезда! Ни до Усть‑Манска, ни после Усть‑Манска. Вообще нет.
– Тогда где же мы сейчас находимся?
– Вот что я могу доложить, – сказал Валерий Михайлович.