– Да ладно, – успокоил я его.
– А Семена в вагоне нет, – совершенно замученным голосом сказала Тося. – Пропал Семка.
Раз она назвала своего мужа Семкой, значит, уже жалела, значит, у нее уже проходило давешнее настроение и какое‑то неприятие Семкиных действий.
– Может, вышел в другой вагон?
– Нет, не выходил.
– Ну и ну! То, что перед вашими глазами, разглядеть не можете! – раздраженно крикнул Валерий Михайлович. Он уже заметно поуспокоился, не рвался, не дергался, но простыни сами теперь не спеша скатывались с него. Он был почти свободен, но не делал попыток вскочить и начать защищать что‑то свое и Семена, чего мне было не понять. Он вообще, казалось, жалел сейчас не себя и Семена, а нас. Совершенно очевидно, что своими действиями я принес вред или новую беду не им, а себе. Может, даже и другим пассажирам, которых, кстати, становилось возле нашего купе все больше и больше.
– Пропустите! – Это возвращалась тетя Маша. – Через десять минут отправляемся. Провожающих прошу выйти из вагона!
Да что же это она?! Ведь поезд еще и не останавливался. Ведь и никакой станции за окнами не было.
– Граждане! Не толпитесь!
– Тетя Маша! – вскричал я. Я уже совершенно запутался во всем и чувствовал, что этот процесс все более нарастает. – Тетя Маша! Какая остановка?! Какая станция?! Откуда через десять минут отойдет поезд?! Ведь ничего же нет!
– А по расписанию! – хитро ответила тетя Маша.
– Так и что, что по расписанию? Вы в окна посмотрите!
– А ты, гражданин, не верь своим глазам, а верь расписанию.
– Почему нет Усть‑Манска? – раздалось несколько встревоженных голосов около выхода из вагона.
– По расписанию есть, – сказала тетя Маша. – И через девять минут поезд отойдет от перрона. Прошу не задерживаться. Кто окажется без билета, с того штраф по всей форме.
Пассажиры растерянно крутили головами, но спрыгивать на ходу поезда не решались, хотя по расписанию сейчас и именно здесь должен был находиться вокзал Усть‑Манска.
Ну ладно. Время‑то шло. Из купе Инги уже начали выглядывать нетерпеливые студенты строительного отряда. Валерка старательно не смотрел на полку, где лежал не совсем по‑комсомольски рожденный ребенок.
Со стороны я, наверное, выглядел нелепо. Конечно. Потому что я сейчас и изнутри выглядел точно так.
Валерий Михайлович окончательно распеленался, но не делал попыток броситься на меня или снова водрузить импровизированную ширму. Он только сказал:
– Учтите, Артюша, что следующая очередь моя. Ну а потом начнется столпотворение. И вы за это будете отвечать.
– Ладно, – снова успокоил я его. – Отвечу, если потребуется.
– И ответите! Перед судом людским ответите! Потому как хотели лишить людей блага.
– А черт с ним, с вашим благом. Давай, Иван, затолкнем этот макетик в чемодан.
– Вот теперь уже точно будет смертоубийство, – пообещал Валерий Михайлович. – Остановитесь!
В голосе его прозвучал отчетливый страх. Валерий Михайлович точно знал, что если мы уберем этот макет в чемодан, произойдет смертоубийство.
– Объяснитесь, по крайней мере, – потребовал я. И сам удивился, сколько в моем голосе было начальственных, не допускающих возражений ноток.
Но Крестобойников молчал.
22
– Хорошо, – сказал я… И в это время меня что‑то сбило с ног. Что‑то огромное, шершавое, но все же не совсем твердое, а, даже наоборот, вроде бы мягкое. Удар был неожиданным, иначе бы я не повалился на полку.