У нас премия с перевыполнения.
– Весь поезд? – переспросил Иван.
– Весь поезд, – подтвердил официант. – С ума народ сошел. Игнатий Филиппович, прекрасной души человек, повесился от недоверия.
– Кто?! – вскрикнул Степан Матвеевич.
– Игнатий Филиппович. Он у нас по мясным и рыбным… Не совсем, впрочем, повесился, а так, угрожал, раз, говорит, никто не хочет есть мои отбивные, раз меня игнорируют, раз… ну и там все прочее. Он у нас оч‑чень строгий мужчина. Так отказываетесь?
– Отказываемся, – подтвердил Степан Матвеевич.
– Тогда его не удержат.
– Кого?
– Да Игнатия Филипповича. Его ведь за руки держат. Из‑за этого и картофеля начистить не успели, а гарнир теперь из лапши. А ведь лапшу‑то, ее ведь сразу можно вываливать, все равно никто есть не будет. Так, значит, нет?
– Нет. Попозже. Сейчас и без того дел много.
– Ну, ну, не бережете вы поваров… Он же квалификацию из‑за этого потерять может…
Официант еще раз обиженно взглянул на всех нас и рванулся в вагон. Он еще на что‑то надеялся.
Она неторопливо шла по проходу, а человек пять пассажиров уже приготовились к высадке, правда, еще не загромождая коридор своими вещами, потому что ясно видели, как за окнами вагона расстилается бескрайняя степь.
Тетя Маша поравнялась со мной. Я не утерпел и спросил:
– Да где же Усть‑Манск? Степь одна!
– А меня это не касается, – спокойно ответила тетя Маша. – По расписанию должен быть Усть‑Манск.
– Так ведь нету его! Может, поезд опаздывает?
– Ну, гражданин! Да такого с нашим фирменным поездом еще и не бывало. Да и предупредить должны по радио, если какая задержка случилась. А и не предупреждали. Значит, по расписанию.
– Ну, ну. Посмотрим.
– Посмотри, гражданин, посмотри, да не больно глаза‑то просматривай. Кому в Усть‑Манске сходить?
Я не стал слушать ее дальше. Поколебать уверенность проводницы тети Маши было наверняка невозможно. Да и не требовалось этого по крайней мере сейчас.
Я заглянул в купе. Наши со Степаном Матвеевичем полки были пусты. А нижняя, на которой должен был стоять макет Марградского универмага, оказалась плотно занавешенной двумя простынями. Перед этой завесой стоял Валерий Михайлович, непоколебимый и решительный. Ясно, что он никого не пустит взглянуть, что там за этими простынями делается. Ну ладно… Тут мы еще посмотрим! На противоположной полке сидела Тося и смотрела на Валерия Михайловича ненавидящим взглядом, только это не производило на стража никакого впечатления. Я даже почему‑то был уверен, что он только что не пропустил ее туда, и при этом еще изрекал двусмысленные шуточки и слегка заигрывал с женщиной. И еще мне показалось, что Тося только что плакала. Такой быстрой перемены в человеке, какая произошла с Тосей, я бы никогда даже и не предположил. Она выглядела измученной, уставшей и еще… и еще ни во что не верящей.
Валерий Михайлович улыбнулся мне вполне нормальной улыбкой и сделал жест рукой, как бы говоря: тише, не входить, идет эксперимент.