Олджер почувствовал, что неудержимо краснеет - он прекрасно понимал, какими сопляками они выглядят. Впрочем, санитаров это не заботило - они свое дело сделали и теперь заторопились к выходу. Новички остались с пациентом один на один. Олджер поискал глазами Дюка Бейкера - тот склонился над носилками в противоположном конце палаты - и скрипнул зубами. Да, у него далеко не богатый опыт, но он справится!
- Начнем, - сказал Олджер. - Искусственное дыхание, кардиограмма...
Ясное дело, опытной медсестре он казался полным идиотом. Ей не требовались подобные указания, но Олджер решил вернуться к основным процедурам и только потом как можно увереннее двигаться дальше. Он действовал так, как его учили. Убедившись, что Кроу закончил с искусственным дыханием, Олджер повернулся к экрану кардиомонитора...
И обомлел.
- Твою м-мать... - прошептал он, заикаясь. Кроу тоже повернулся к монитору - и вытаращил глаза. По экрану скакали невообразимые ломаные линии.
- У него там внутри что, ядерный полигон? - пролепетал Деннис. Фибрилляция, да?
Олджер отрицательно покачал головой. Остановка сердца могла произойти в любую секунду. Такой кардиограммы он не видел даже на картинках: один участок почти соответствует нормальному ритму, другой, по соседству, - жесточайшей аритмии, причем во всех видах сразу. Если бы бригада "скорой" увидела кардиограмму, пациент ни за что не достался бы вчерашним студентам - его немедленно отправили бы главному хирургу.
Олджер снова повернулся к пострадавшему. Молодой человек по-прежнему был без сознания и лежал спокойно. Но как только кардиограмма ощетинивалась острыми неравномерными зубцами, его мышцы начинали мелко содрогаться. С ним творилось что-то крайне странное и необъяснимое.
- Не нравится мне все это, - произнес Олджер. - Что с давлением?
Медсестра склонилась к циферблату портативного тонометра:
- Двести двадцать на девяносто.
- Что-о?!
Мария Гомес посмотрела еще раз, пожала плечами и подтвердила:
- Двести двадцать на девяносто. Она казалась спокойной, и только бледность выдавала ее волнение. У Олджера засосало под: ложечкой. Двести двадцать на девяносто - это очень скверно. А в сочетании с беспорядочным сердцебиением просто кошмар. Кровеносная система бедняги вытворяла форменные безобразия, и сердце работало на износ.
- Может, пульмолярный эболизм? - продолжал сыпать терминами Кроу.
Олджер отмахнулся. Он, слава Богу, не забыл, как на кардиограмме выглядит пульмолярный эболизм. Промокнув рукавом потный лоб, он сказал себе: "Только спокойствие". Спокойствие и сосредоточенность. Здесь какая-то тайна, но разве не это - таинственность и непредсказуемость - привели его в отделение интенсивной терапии?
- О'кей, подключаемся к системе искусственного кровообращения...
- Давление растет! - перебила его медсестра. - Систолическое - двести тридцать!
Ч-черт! Куда же ему еще расти? Олджер процедил сквозь зубы грязное ругательство. Хочешь - не хочешь, придется звать на помощь Дюка. Пациент в любую секунду может "уйти". Олджер приподнялся на носках, чтобы окликнуть главного, но Кроу закричал:
- Фибрилляция! Теперь - точно фибрилляция, посмотри!
Зеленые линии на экране дергались в бешеном танце. Деннис оказался прав сердце пациента реагировало на разрозненные электрические импульсы и потеряло способность перекачивать кровь. Проще говоря, парень умирал.
- Давление падает! - выкрикнула сестра. Олджер метнулся к тележке с дефибриллятором, Кроу нажал на кнопку вызова срочной помощи. В другой ситуации доктора и санитары со всех концов палаты бросились бы на выручку - но сегодня ночью все пациенты были в критическом состоянии.