В купе запахло дождем, мокрым сукном, табаком и еще чем-то, сапожной мазью, что ли?
Военный поднял руку со сжатыми пальцами к фуражке и как-то молниеносно разжал их возле козырька.
– Здравия желаю. Лейтенант Каруселин. Приказано разгрузить и погрузить. На машину, - добавил он для полной ясности. Подхватил два чемодана и передал их стоящим в дверях бойцам. Чемоданы исчезли. Бойцы остались.
– Ваня, - испуганно сказала мама.
Иван Александрович засмеялся и сказал ласково:
– Успокойся, Гертруда.
– Все будет в целости и сохранности, - заверил лейтенант, подхватил тюк, и тот исчез за дверьми.
– Куда вы их деваете? - спросил Павел с любопытством.
Лейтенант поднял голову, посмотрел на Павла и Петра. Глаза у него стали большими-большими. Он поднял руку, щелкнул пальцами по козырьку, и фуражка на его голове встала дыбом.
– Он - Павка, - сказал Петр.
– Он - Петька, - сказал Павел.
– Я - Петька, - сказал Петр.
– Я - Павка, - сказал Павел и добавил, ткнув пальцем брата: - Он не Павка.
– Он не Петька, - сказал Петр, также ткнув брата пальцем.
Это был давно отработанный прием.
– Малтшики, - строго сказала мама.
– Я больше не буду, - хором откликнулись они.
– Во дают! - лейтенант засмеялся. Потом щелкнул фуражку сзади по тулье. Фуражка послушно опустилась на место. - Двойнята! - понимающе сказал он и подхватил очередные чемоданы.
Мама беззвучно шевелила губами, считая исчезающие "места".
На улице дождь уже не сыпался - лил. Все кругом было мокрехонько. Возле вагона толпились встречающие и приехавшие. Вещей не было. Лейтенанта с бойцами тоже.
– Ваня, вещи, - сказала мама.
– Успокойся, Гертруда. Увезли в гостиницу. Ты, главное, не промокай. Простудишься.
– Приехать в дождь - добрая примета, - сказал кто-то рядом. И чихнул.
– Будьте здоровы! - дружно крикнули Петр и Павел.
Они бы с удовольствием поразмялись, но мама крепко держала их за руки. Они терпеть этого не могли, не перваши какие-нибудь, в конце концов! Четырнадцать лет, взрослые люди. Но с мамой бесполезно спорить. Каждый переезд она держит их вот так, за руки. Будто они убегут куда-нибудь, исчезнут, заблудятся.
– Товарищи, быстренько в автобус! - крикнул фальцетом суетливый мужчина в плаще с капюшоном, надвинутом так низко, что лица не видать. И первым бросился в здание вокзала.
Только по голосу братья узнали директора цирка Григория Евсеевича Лесных.
Толпившиеся у вагона торопливо и весело последовали за ним.
В маленьком голубом автобусе было тесно. Братьев стиснули в проходе. На ближайшем сиденье примостилась мама, рядом с ней папа, а рядом с папой, у самого окошка, Жак Флич. Тот самый, что приходил за зонтиком.
Мама даже в автобусе умудрялась держать сыновей за руки. Будто они и здесь могут потеряться.
– Флич, а где ваш зонтик? - спросил Павлик.
– В чемодане.
– Но ведь дождик! - сказал Петр.
– Вот-вот. Он ужасно боится дождика! - Флич поднял руки, медленно стянул с правой перчатку, палец за пальцем, встряхнул ее легонько, и из перчатки выпали два завернутых в голубые прозрачные бумажки квадратных леденца. - Закусывайте.
– А маме? - хитро спросил Павлик.
Кустики Фличевых бровей опустились вниз, почти прикрыли глаза. Выражение лица стало скорбным.
– Увы! Перчатка выдает леденцы только детям до шестнадцати лет.
Тут автобус дернулся и, по-утиному переваливаясь, побежал по улице. За окошком, в сетке дождя, мелькали фонари, дрожали лужи, темнели громады домов. Только витрины редких магазинов были слабо освещены. Город еще спал, спали его жители, старые и молодые, большие и малые. Спали и не знали, что в город уже приехал долгожданный цирк.
2
Петр и Павел проснулись в полдень. Над крышей противоположного дома вился легкий парок. По карнизу расхаживали напыщенные голуби.
Отец, стараясь не шуметь, доставал из чемодана вещи: пиджаки, брюки, рубашки - и передавал маме.