Саган тоже шел с опущенной головой, то ли погрузившись в свои мысли, то ли сгибаясь под ношей обрушившихся на него воспоминаний. Заложив руки за спину, он сцепил пальцы под своей алой разлетавшейся мантией.
Они прошли по асфальтовой доржке, вошли в безлюдное здание космодрома, пройдя его холл, и вышли на подъездную дорогу. Когда они находились на ступеньках у входа, юный священник бросил мимолетный взгляд на Академию, ее строения и угодья, раскинувшиеся среди подернутых туманом долин и низких, залитых солнцем холмов. Саган повернул налево, зашагал по тропинке, сбегавшей с возвышенности, на которой был построен космодром.
Путь был долгим. Красота здешних мест покорила юного священника. Полуденное солнце разлило золотое сияние по безоблачному небу. Воздух был прохладный, чуть тронутый морозцем — наступила осень. Золотые и красные, кое-где с прозеленью, листья, кружась под легким ветерком, падали к их ногам.
Тут Человек поработал над Природой, завладев ее землями и оставив на них свой след; казалось, что теперь, когда он покинул здешние места, она преисполнилась к нему благодарности. Сады по-прежнему сверкали красотой, став дикими и заросшими. Деревья своими длинными ветвями не теснили строения, а защищали их, как бы протягивая к ним сильные руки. Опустевшие залы и библиотеки, лаборатории и классные комнаты были спокойны и светлы, все в мраморе, они сияли на ярком солнце.
— Какое печальное и мрачное место! Как леди Мейгри может здесь жить? Да еще в полном одиночестве! — произнес брат Фидель, и только после того как были сказаны эти слова, он осознал, что выразил свои мысли вслух, вторгаясь в задумчивость своего повелителя.
Саган остановился, долго всматривался в то, что его окружало, — как же все здесь изменилось, но не до конца потеряло свое прежнее обличье.
— В одиночестве, брат мой? — спросил он задумчиво. — Нет, здесь она никогда не бывает одна, к ее собственному сожалению.
* * *
Мейгри услыхала, как открыли двери в спортивный зал, услыхала стук сапог по деревянному полу. Она не повернулась. Держа руку на станке, она продолжала свои упражнения, не отрываясь смотря в зеркало напротив нее, на отражение человека, мрачно глядевшего ей в спину.
«Всегда смотрите в зеркало, — всплыл в памяти голос ее учителя гимнастики. — Познайте свое тело. Только после этого вы сможете понять, как оно движется и как вам научиться контролировать его».
С тех пор как ее, совсем малышкой, привезли в Академию, она занималась гимнастикой практически ежедневно. Когда была крошкой, она выполняла упражнения суетливо и весело; когда стала подростком, овладела ими и своим телом. Она вместе со своим Золотым королевским легионом делала их, прежде чем приступить к бою. Множество раз она тренировалась вместе с Саганом.
И до наступления ночи, когда произошла Революция, она тоже занималась гимнастикой, правда, совсем одна.
Но в первые дни после Революции она забросила тренировки, то был один из немногочисленных периодов, когда она не занималась гимнастикой. А потом она попала в госпиталь, была при смерти и с горечью думала, когда выкарабкалась, что лучше бы умерла.
Она продолжала упражнения после побега на тропическую планету, где скрывалась семнадцать лет, и выполняла их каждый день перед заходом солнца, хотя не могла сказать, зачем она это делала. Зачем ей сохранять форму? Зачем тренировать свой мозг? Ни разу за все годы изгнания она не брала в руки свой гемомеч. И не собиралась брать. Но тем не менее она тренировалась.
«Находясь в классе, вы должны смотреть только на себя и на меня. Не выглядывайте в окно, Мейгри. Не смотрите друг на друга. Ставрос, — удар деревянной линейкой, — не смотрите на часы».
Она не смотрела на часы. Ни разу за все семнадцать лет.